Шрифт:
Закладка:
Некоторые советуют дышать в бумажный пакет, чтобы снова ввести в организм углекислый газ и тем самым уменьшить последствия гипервентиляции. Но я предпочитаю, если получается, концентрироваться на дыхании, делая вдох медленнее, а выдох – более длинным. Иногда это работает, иногда – нет. Если атака слишком сильная, то я не справляюсь с контролем дыхания и начинаю волноваться еще сильнее. Тогда позволяю дыханию делать то, что оно хочет, и мысленно повторяю любимую мантру: «Ты должна просто подождать, когда это пройдет, просто подождать, когда это пройдет…»
Это повод напомнить себе, что в этот момент ничего нельзя сделать и что все, что я знаю – иллюзорно. Не нужно ни о чем думать, рассуждать, заботиться или волноваться. Нужно только ждать, когда это пройдет – и все.Позволяю панике пройти через себя, не сопротивляясь, не отвергая. Во время панической атаки – по крайней мере, по моему личному опыту – не нужно бороться: лучше просто принять то, что происходит, позволить ужасу пройти сквозь вас и подождать, пока паническая волна сама не отступит.
Но сегодня ночью, кажется, ничего из этого не работает. Преодолевая тошноту, я смогла принять Ксанакс: он всегда лежит на тумбочке рядом с бутылкой воды, как раз для таких случаев и чтобы не будить мужа. Потом пробую дыхательные упражнения и повторяю свою мантру. Визуализирую маленький бумажный кораблик посреди бушующего моря и пытаюсь за него зацепиться: мне нужно только подождать, когда волны стихнут. Все это я уже много раз видела и ощущала, но сегодня чувствую кое-что новое: я устала. Хватит, я всю жизнь время от времени сталкиваюсь с этими маленькими монстриками. Тревожность тут и там, жестокие атаки, страхи, всякие бабайки, потеря равновесия, реальные или гипотетические падения лицом в землю. Хватит, я устала.
Потом все прошло, как проходили десятки предыдущих приступов, но сегодня осталось неприятное ощущение – я делаю недостаточно. Все мои проверенные методы не работают. Возможно, я все делаю неправильно, может, следовало послушать психиатра и дать еще один шанс антидепрессантам? Может, я больной человек и ничего нельзя сделать, так будет всю оставшуюся жизнь?
На следующее утро я проснулась растерянная и с тошнотой. Лежу на диване, все еще в пижаме, с одеялом, натянутым до подбородка, приходя в себя после ночного потрясения. Пью горячий чай, благодаря которому обычно мне становится лучше, но сейчас во мне возникает новое беспокойство, которое не получается распознать. Чувствую себя поверженной, обессиленной в поиске решения своих проблем.
Паническая атака прошла, но остался ужас, что я уже никогда не выберусь из этой ситуации. Возвращаются картины больничной палаты: я лежу в постели с капельницей, упершись взглядом в потолок, потерянная навсегда во мраке тревоги и депрессии. Что, если когда-нибудь я не смогу этого вынести?
Оставляю шторы наполовину опущенными, потому что не хочу, чтобы в комнату проникало слишком много света. Мой диван находится возле окна, и пока я на нем, под одеялом, разглядываю кусочек неба. Весна. Несколько дней подряд небо голубое, становится все теплее и, даже если отсюда не видно, на деревьях наверняка появились цветочки. Я сижу в углу дивана, с приспущенными шторами, прячась в полумраке, пока за окном кипит жизнь.
Беги!
Пока я лежу на диване, переваривая паническую атаку, и размышляю о весне за окном, вспоминается лето двухлетней давности, когда мы с мужем ездили в горы. Мы совершали долгие прогулки по крутым дорогам, которые вели к вершинам, а с них открывались захватывающие дух виды. Помню, как-то раз дойдя до вершины по узкой тропе, окруженной очень высокой травой с желтыми цветами, мы вдруг оба поняли, что боимся этой высоты. Справа от нас была пропасть, а за ней проявилась темная высокая гора, покрытая густым черным лесом, прерываемым только маленькой деревенькой, громоздившейся вокруг колокольни, издалека похожей на рождественский вертеп. Мы решили, что лучше идти быстро, опустив голову, чтобы поскорее преодолеть опасное место. Но инстинкт обернуться и посмотреть, насладиться необъятностью этого простора оказался сильнее. Помню ветер на своем лице и головокружение от смеси удивления, страха и удовольствия. Во время прогулок иногда кружилась голова, что немного беспокоило, но я тут же объясняла это усталостью от ходьбы или тем, что не привыкла к такой высоте. Учащенное сердцебиение также не казалось чем-то угрожающим: это было естественное следствие активного движения. Наоборот, слышать свое сердцебиение было приятно: это значило, что мое тело – это здоровая, крепкая, хорошо работающая машина, качающая кровь, необходимую для тех усилий, которые я прилагаю.
Так какого черта я так боюсь панической атаки?! Разве с моим телом не происходит что-то похожее? (Дрожь и тошнота – это другое, об этом надо говорить отдельно.) Конечно, чувствовать, как ускоряется сердцебиение ночью, когда лежишь на своей кровати, не то же самое, что слышать его, когда устал от интенсивной ходьбы, но в обоих случаях это просто быстро бьющееся сердце. Гуляя по горам, я получила доказательство того, что учащенное сердцебиение, головокружение, физическое напряжение и даже дурнота от высоты не убили меня, не отправили в психиатрическую клинику, не лишили сознания.
А даже если бы и сделали это, что с того? Если вдруг – хоть это и полнейший бред – эти симптомы действительно могли бы убить меня, то зачем умирать, лежа на диване в тускло освещенной комнате? Не лучше ли умереть на свежем воздухе, в горах, в парке, у моря? Что я здесь делаю?
Даже если паника доведет меня до обморока – что уже несколько раз бывало – нельзя ли потерять сознание на лугу с мягкой травой, чтобы солнце светило в лицо? Какая разница? Меняет ли ситуацию то, где я потеряю сознание – на диване или на свежем воздухе?Возникло четкое и сильное ощущение потребности в воздухе, свете, солнце. Я должна посмотреть всем страхам в лицо и сказать: «Хорошо, возьмите меня. Заставьте меня умереть, упасть, утонуть, но я не останусь дома. Если вы этого хотите, то должны прийти и забрать меня в момент, когда я иду свободная и неуязвимая».
В голову пришла безумная идея: а что, если я попытаюсь себя проверить? Хорошо, этой ночью мое
