у покойницы ходили-бродили. Все что-то двигали, передвигали. Я же как рассуждаю: если купили квартиру, так и двигайте мебель днем. Что вам ночью не спится!

Петр Иванович тоже увидел меня и заулыбался.

— Добрый день, господин участковый, не помешаю? Пара вопросов появилась к Ольге Михайловне.

Петр Иванович сделал пригласительный жест рукой.

— Ольга Михайловна сегодня разговорчива. Думаю, она сполна удовлетворит ваше любопытство.

Старушка глянула на него с нескрываемым раздражением.

— Ольга Михайловна, а что вы говорили насчет мебели в квартире Полины Усольцевой?

— Двигали мебель и ходили мне по потолку до двух ночи! — подхватила старушка. — Безобразие. И сегодня днем вот недавно опять ходили! Ходят и ходят. Весь дом ходит туда-сюда. Слышимость же колоссальная! Сосед пойдет мусор выносить, я слышу с кухни, как у него бутылки гремят в пакете. Тьфу!

Я приняла к сведению этот интересный факт. Что произошло? Кто-то узнал о моем расследовании? Или это было совпадением? Так или иначе, в этом посещении явно прослеживался злой умысел. Надо, конечно, позвонить Саше и спросить, не приезжала ли она к Полине этой ночью. И, если нет, стоит посоветовать девушке поменять замки в квартире сестры.

— Теперь второй вопрос. — Я достала телефон и нашла нужное фото в галерее. — Посмотрите, не этого ли человека вы видели с Полиной? Качество снимка плохое, но лицо разглядеть можно.

Старушка аккуратно, почти боязливо, взяла телефон сухой ладошкой и всмотрелась в экран сквозь очки.

— Да, вот этот чернявый бугай с ней ругался, — подтвердила она. — А что такое?

— Ничего особенного. Скажите, когда вы их видели?

— Я же говорила, точно не помню. Но определенно больше трех месяцев назад. Может, в начале лета… — Лоб старушки пошел морщинами от умственного усилия.

Участковый почесал свой лоб под фуражкой:

— Постарайтесь вспомнить, Ольга Михайловна.

— Если бы я знала, что надо запомнить, то, конечно, запомнила бы, — рассердилась старушка.

Она запахнула плотнее свое драповое пальто и быстрыми, на удивление резвыми шажками засеменила в сторону подъезда. Петр Иванович хотел было ее вернуть, но я махнула рукой: пусть идет.

— Она его опознала, этого достаточно. Уверена, если Ольга Михайловна что-то вспомнит, она обязательно позвонит вам.

— Если после этого мне придется позвонить вам, то пусть вспоминает получше, — засмеялся участковый и тут же ужасно смутился.

— Я восстанавливаю картину убийства, так что мне любые воспоминания пригодятся.

— Работа у вас поинтересней моей. — Петр Иванович невольно обернулся на хлопнувшую за спиной дверь подъезда. — А мне, видите, с кем приходится дело иметь. Вот таких вызовов и жалоб по пятнадцать раз на дню. И это только Ольга Михайловна. А ведь в других домах тоже клиенты не сахар. Особенно пожилые.

— Похоже, и вам скучать не приходится.

— Да. — Петр Иванович опять почесал лоб, сняв фуражку. — Некогда присесть. За такие копейки, конечно, хотелось бы поменьше телодвижений, тем более что они мне — простите — тяжело даются.

Я вежливо хихикнула.

— А хотите, заглянем ко мне на чай? — спросил участковый. — Или вы торопитесь?

— Я, к сожалению, тороплюсь, но как-нибудь обязательно к вам загляну.

— Есть подвижки в вашем расследовании?

— Скорее вопросы. Про подвижки говорить рано, — уклончиво ответила я.

— Извините, — смутился пухлый участковый, — я, наверное, лезу не в свое дело. Профессиональная привычка. Мама говорит, я стал участковым из-за своего любопытства: люблю совать нос в чужие дела.

Я улыбнулась:

— Без любопытства в нашем деле никуда. Это во всех отношениях полезная черта.

Петр Иванович поскреб затылок.

— Вы не относитесь к словам Ольги Михайловны серьезно. Ей все время что-то мерещится. Недели три назад она прибежала с утра сказать, что ночью кто-то кидал с крыши мешки с чем-то тяжелым. Да вы помните, наверное. Я рассказывал уже.

— Это когда вы кошку нашли?

— Да, только кошку. Ни следов, ни мешков, ни других свидетелей. Похоже, у старушки от одиночества крыша едет.

— Или она по старой профессии скучает. Вы говорили, бабуля — бывший следователь.

— И это возможно. — Участковый грустно улыбнулся. — Так не зайдете? У меня чай ромашковый.

— Не сегодня. Но как-нибудь обязательно! — пообещала я.

Пора было ехать к Марии.

Глава 6

— Не разувайтесь! — крикнула мне Мария. Открыв дверь, она исчезла в кухне, и оттуда с криками и визгами тут же вылетела пара сорванцов семи-восьми лет. Дети, не обернувшись в мою сторону, побежали куда-то в глубь квартиры и затеяли возню.

— Проходите сюда! — донеслось из открытой кухонной двери.

Я все же сняла обувь, потому что мне было неудобно зайти в испачканных уличной грязью кроссовках, но, войдя в кухню, пожалела об этом. У ножки стола валялась разбитая банка варенья, и ее содержимое было размазано по всему полу.

— Ну что же вы! Я ведь просила не разуваться. Видите, что эти поганцы сотворили! — с досадой сказала Мария. Она подвинула мне стул и стала орудовать тряпкой. Я присела, поджав ноги. Наверное, более неудачный момент для посещения трудно было выбрать, но что-то мне подсказывало, что удачные моменты в семье Марии случались редко. Из дальней комнаты послышались крики, которые быстро переросли в ссору и потасовку.

— Мама! Витька дерется не по правилам! Он щиплется…

— Я сейчас всыплю кому-то! «Не по правилам!» — рявкнула Мария, не оглядываясь на дверь. — Дайте мне хотя бы пять минут покоя, паразиты!

Я огляделась. Кухня была маленькой и тесно заставленной старомодной мебелью. К столешнице буфета, который должен был, по моим прикидкам, застать еще Брежнева, кнопками была пришпилена вытертая до лохмотьев клеенка. Непохоже было, чтобы Мария занималась дизайном. Эта деятельность вообще никак не вязалась с образом замученной жизнью женщины, которая сейчас, стоя на коленках и повязанная грязным передником, вытирала липкую смородиновую лужу с пола.

Наконец она поднялась, отжала тряпку и выбросила ее в мусорку, после чего поставила чайник, открыла окно и, стоя у подоконника, закурила, выдувая дым белесой тугой струей.

— Вы не курите? — спохватилась она, словно вспомнив о моем существовании.

— Нет, — улыбнулась я. Мне стало неловко, словно я без приглашения вторглась на чужую территорию и подглядываю за незнакомой семьей.

— Я позволю себе сигарету, вы не против? С этими охламонами разве что не сопьешься.

— Конечно…

— Вы хотели поговорить о Полине?

— Да. Расскажите, пожалуйста, какие отношения у нее были с коллективом?

Мария курила быстро, будто боялась, что это последняя в ее жизни сигарета и ей не дадут докурить ее до конца. Сделав несколько финальных затяжек, она закрыла створку окна и присела за стол напротив меня.

— Кофе?

— Нет, спасибо. — Чашечка кофе мне не помешала бы, но у женщины был такой замученный вид,