Элис и Сэм пожали плечами.

– Это как с Человеком-пауком, если можно позволить такое смелое сравнение. Когда ты уже написал одну успешную книгу, ты можешь опубликовать и вторую, но на тебя начинает давить то, что сделало первую книгу успешной, ты начинаешь думать: им понравилось вот это, значит, тут я напишу так, и так далее. Есть писатели, которые десятилетиями, каждый год, раз за разом пишут одну и ту же книгу, потому что читателям нравится и потому что они это могут, и могут очень хорошо. А есть другие писатели вроде меня, – на этих словах Леонард улыбнулся, – которых просто парализует от одной этой мысли, и они лучше будут смотреть «Свою игру» с дочкой-подростком и писать то, что им хочется писать, не беспокоясь, что это когда-нибудь кто-нибудь увидит.

– О, «Своя игра» – крутая викторина, – сказала Сэм. – Я понимаю, о чем вы.

Элис сомневалась, что Сэм действительно поняла. У нее, как и у ее матери, в кончиках ногтей было больше амбиций, чем у большинства людей во всем теле. Окончив колледж, она тут же занырнула в юридический, даже не всплывая вдохнуть. А вот Элис понимала. Она постоянно видела такое в Бельведере: у родителей, всюду таскающихся с ракетками для тенниса, дети таскались с ракетками для тенниса. Тех, у кого были проблемы с алкоголем и хорошо затаренный домашний бар, вызывали к директору по поводу найденной в шкафчике бутылки ликера. У ученых росли маленькие ученые, у женоненавистников – маленькие женоненавистники. Элис всегда считала, что ее профессиональная жизнь разительно отличалась от отцовой: он добился оглушительного успеха, а она – ничего, она просто ухватилась за что-то стабильное, как морской конек за водоросли, но теперь она поняла, что ошибалась. Он тоже боялся и предпочитал держаться того, что уже сработало, вместо того чтобы рискнуть всем и попробовать что-то иное.

– Прости, пап, – сказала она. – Я знаю, что ты чувствуешь.

Леонард легонько похлопал ее по щеке.

– Ты ведь всегда все знала, ты в курсе? Это так странно. Даже когда ты была совсем маленькой, я задавал тебе вопрос, а ты каким-то образом всегда знала ответ. Казалось, будто кто-то выскочит из кусов и скажет: «Ха, ты думал, что ребенок действительно знает, чем отличаются сумчатые и млекопитающие? Ей же всего три!» Но никто никогда не выпрыгивал. Ты просто знала.

– Но тебе и правда сто́ит, пап. Как Сэм сказала. У тебя отлично выйдет, ты же сам знаешь. Всем понравится. То, что «Братья времени» всех порвали, не означает, что другая книга непременно провалится. Это не повод не попробовать.

Леонард поскреб ложечкой по дну своего стаканчика.

– И когда вы две стали такими умными, а?

Девочки уже доели свои непомерные порции, так что Леонард встал, собрал мусор и выкинул его в контейнер, а потом сгреб все заблудшие кусочки посыпки со стола в ладонь и выкинул их туда же. Сэм взглянула на Элис и склонила голову вбок.

– У меня появилась мысль, – сказала она. – Мне надо пойти домой и кое-что проверить, встретимся на Помандере, ладно? Скинь мне на пейджер, если я тебе понадоблюсь. Спасибо за мороженое, Ленни.

Леонард отвесил поклон.

– Всегда к вашим услугам.

Помахав им рукой, Сэм выскочила в дверь. Она послала Элис воздушный поцелуй. Та его поймала и вдруг снова занервничала, оставшись наедине с правдой.

– Ты уже слишком взрослая для кита? – спросил Леонард.

Глава 28

По субботам в музее всегда было столпотворение, но народ по большей части топтался на верхних этажах, в залах с динозаврами, которые не особенно занимали Элис лет так с пяти. Они хотели попасть совсем не туда. После того как Леонард показал на входе свою музейную карточку, они сразу же свернули влево и пошли мимо бронзовой статуи Тедди Рузвельта и нескольких диорам, создатели которых явно недооценивали масштаб напряжения, существовавший между коренными жителями этого региона и пилигримами-колонистами. Через проход они попали в комнату, напоминавшую джунгли, украшенную чучелом тигра в натуральную величину и такой огромной морской раковиной, что этот самый тигр мог бы запросто в ней поместиться. По этой комнате Элис всегда понимала, что они уже близко.

У этого зала, конечно, было название – Зал Мильштайна, но никто его так не называл. Да и кому бы пришло это в голову, если там под потолком парит кит размером с автобус, а на фоне звучит гулкий шум океана? Находиться в этой комнате было все равно что сидеть на дне океана, где тебя не достигает ничего из того, что происходит на поверхности. На балкончике были крабы-пауки и медузы, всевозможные существа облепляли стены, но настоящее действо разыгрывалось внизу, под китом, которого окружали рисованные диорамы. Сонно дрейфующие ламантины, словно всегда находящиеся в полусне. Прыгучие выпендрежники-дельфины. Тюлень, которого только что в смертельной схватке одолел морж. В уголке – охотник за жемчужинами, почти полностью скрытый за кораллом и косяком рыб. Не говоря ни слова, Леонард и Элис медленно спустились по ступенькам. Этот зал требовал тишины, так же как зал кинотеатра или церковная скамья.

Проблема взрослой жизни заключалась в том, что все в ней как будто шло по таймеру: ужин с Сэм – это два часа как максимум, с другими друзьями и того меньше. Бывало, что приходилось подождать столик, или случался загул по барам, иногда какая-нибудь вечеринка сильно затягивалась, но даже в таком случае на все это уходило не больше пары часов реального времени. Большинство друзей Элис казались ей теперь виртуальными, как друзья по переписке во времена детства. Так просто было не встречаться с людьми годами и следить за их жизнью по фотографиям собак или детей за обеденным столом. Но ни с кем и никогда она не проводила целый день так, чтобы просто перебираться от одного занятия к другому. Семью и брак Элис представляла себе именно так, когда рядом всегда есть кто-то, с кем ты целый день можешь дрейфовать рядом, и когда для того, чтобы встретиться, не нужны три предварительных имейла, шесть эсэмэсок и впопыхах забронированный столик. У всех это было в детстве, но только особенно талантливые смогли перенести эту способность во взрослую жизнь. Братья и сестры давали небольшое преимущество, но далеко не всегда. В Бельведере было двое таких мальчишек: они дружили чуть ли не с детского сада, а когда выросли, женились на девушках-сестрах, и теперь всех их четверых детей в Бельведер по очереди привозили мамы. Это был совершенно другой уровень дружбы