пояснил Даниэль, — на котором лежат ее глаза.

Мэтт, слушавший вполуха, вытаращился на брата, потом посмотрел на круглый предмет. Ну да, на нем два шарика поменьше.

— Мученица, которой вырвали глаза, поэтому она часто изображается с ними на блюде.

— Мило, — выдавил Мэтт.

— А ты думал, какие истории рассказывают семинаристы? Кровавые и религиозные.

— Я думал, вы тайно притаскивали порнуху и рассматривали в свете Луны.

— Как одно противоречит другому?

Иногда Мэтт не мог понять, Даниэль так иронизирует или говорит совершенно серьезно. Потому что шутил он тоже с непроницаемым выражением лица, прямо как сейчас.

— Я вижу, тебе полегчало, — не смог сдержать едкости Мэтт.

— Айвори напоил меня какао.

— Какао?

— Ага. Сказал, что если не поможет с похмельем, то хотя бы поднимет настроение.

Мэтт пожалел, что сам не догадался о чем-то подобном, его хватило только на то, чтобы посмеиваться над мрачным Даниэлем, агрессивно пьющим чай всё утро. Возможно, Айвори тоже знал его достаточно хорошо.

Вернувшись к столу, Даниэль разложил тарелки и уселся на старое продавленное кресло, таких стояло четыре в ряд у стены, почти импровизированный диван. Достав сигареты, Даниэль покрутил их в руках, но курить не стал. Вместо этого взял чашку, которую принес с собой и продолжил пить. Наверное, то самое какао.

Мэтт по-прежнему стоял рядом со статуей. Пальмовую ветвь он, конечно, тоже не признал, больше походило на перо. Но… глаза?

— Зачем Айвори эта Святая Люсия? — спросил Мэтт.

— А, мы стащили ее из церкви.

Мэтт уселся за стол и уставился на крайне невозмутимого брата. За его спиной за стеклом просматривалась кухня, где маячил Айвори, кажется, что-то доставал из холодильника.

— В районе Байуотера есть маленькое кладбище и часовня Святого Роха, — сказал Даниэль. — Ее построили в конце девятнадцатого века, после эпидемии желтой лихорадки. Святой Рох считался избавителем от чумы и покровителем здоровья. Очень интересное место, там везде костыли, вставные челюсти и прочие милые вещи. Люди оставляют их, когда идут на поправку. Часовня на кладбище ветшала, после «Катрины» совсем пришла в упадок. Так что когда мы туда забрались, никто не был против того, чтобы Айвори забрал статую.

— И притащил сюда. Я начинаю думать, что истории про вырванные глаза не самое увлекательное, чем занимаются семинаристы.

— Тут жила мать Айвори, а у нее проблемы с глазами из-за одной из забытых тропических болезней. Святая Люсия покровительница подобных вещей. Миссис Ландри не ослепла, так что можно считать, что статуя свое дело сделала. И современная медицина, конечно.

Мэтт не знал, в курсе ли Даниэль всей истории… но слышал ее от отца. Когда в семинарии Даниэль стал общаться с Айвори Ландри, об этом узнал дед. Оказалось, что Айвори внук того самого Ландри, друга Бернарда в молодости.

Дед помог миссис Ландри с лечением, она в тот момент была бедна, как и многие в городе. А южная бедность близка к земле, к кишащим насекомым и таким вот облупленным статуям с глазами на блюдце.

— В семинарии было забавно, — продолжал Даниэль. — У нас был наш маленький кружок местных психов.

— Меня всегда удивляло, почему у тебя столько знакомых по семинарии, а из колледжа ты ни с кем не общаешься.

— Колледж был позже. Мы с Айвори сошлись именно на колдовстве. Я беседовал с лоа, он всегда видел и знал больше, чем положено обычному человеку. Но у него не было целой семьи таких же. Бен и несколько других потом примкнули к нам из интереса. Айвори в семинарию-то пошел, чтобы найти себя, смирить колдовскую часть с окружающим миром.

— А нашел тебя и остальных.

— Ну, мы были явно практичнее, чем предполагаемый бог.

Дверь открылась, и на веранду вышел Айвори с большой миской картофельного салата. Только тут Мэтт понял, то ли рассказы о расхищении часовен так подействовали, то ли подступавший полдень без завтрака, но есть хотелось ужасно.

Большую часть времени дальше Мэтт предпочел молчать.

Айвори и Даниэль давно не виделись, поэтому обсуждали новости об общих знакомых, начиная от бывших семинаристов и заканчивая некоей мадам Аделаидой. Разговор о книгах Мэтт хотя бы мог поддержать, а вот когда речь зашла о каких-то альбомах, Мэтт понятия не имел, что это за музыканты. Зная Даниэля и видя Айвори, можно было предположить что угодно, от католического хора до жесткой электроники.

Семья Айвори принадлежала к каджунам, и его мать наверняка много говорила по-французски, потому что он часто вплетал в речь французские слова. Когда Даниэль прибавлял к этой мешанине латынь, Мэтт чувствовал себя туповатым.

И немного лишним.

Поэтому, когда позже Даниэль вовсе не начал спрашивать о том, зачем они приехали, а предложил пройтись, Мэтт начал слабо отмахиваться, что лучше останется в доме. В конце концов, тут же есть книги, он найдет, чем заняться. Подумает и о собственной никчемности, не без этого, конечно.

Даниэль решительно возразил, Айвори его поддержал, и Мэтт поплелся за ними на прогулку вдоль реки. Правда, незаметно для себя втянулся. Даниэль решил искать змей, как в детстве, Мэтт с ужасом вспоминал свои видения, но здесь рептилии были самыми настоящими, и это странным образом помогло отвлечься. Напомнило, что помимо иллюзий есть всамделишная жизнь.

Реальные змеи будто прогоняли выдуманных.

Айвори же расспрашивал о работе в книжном, ему это явно представлялось интересным. Мэтт и не заметил, как начал вдохновенно рассказывать, так что через некоторое время даже охрип. От него не укрылось, как Айвори и Даниэль переглянулись, и последний улыбнулся, так что закралось подозрение, о чем-то таком эти двое и договорились.

Что ж, если они хотели отвлечь Мэтта от его видений, у них определенно получилось.

Когда они вернулись в дом, Айвори заметно устал. Он тяжело, хрипло дышал. Даниэль усадил их на диван на кухне, вручил по бутылке воды и заявил:

— Смотрите, как работает мастер.

Готовил он хорошо, помощь ему не требовалась, так что Мэтт мог только наблюдать, как на плите вырисовывается ужин, и слушать прерывистое дыхание Айвори.

Мэтт помнил, что был совсем юным, когда Даниэль познакомил его с другом. И шепотом спросил:

— Он болен, да? Он умирает?

Даниэль тогда посмотрел с удивлением:

— У него есть проблемы с сердцем, но он совершенно точно не умирает.

— Ему дышать тяжело.

— Это потому что в детстве ему в грудь стреляли.

Мэтт в тот момент удивился всё-таки больше, чем глазам на блюдце. И спросил только:

— Кто?

— Его отец. Вроде как случайность, но он был тем еще подонком. Он давно умер.

И Мэтт решил благоразумно не спрашивать, как именно.

Ужинать сели,