– Кир, серьёзно, слезай. Я всё равно не выйду.

– Выйдешь. Ты слишком явно за меня переживаешь.

И ведь сама не пойму, почему так отчаянно паникую. Как-то же влез он на самую верхушку, в самом деле. Так и слезет. Мне до смерти не хочется признавать его правоту – я действительно не желаю, чтобы Кир свернул себе шею. Пусть отстанет как-нибудь иначе.

– Послушай, выйду я или нет, ничего не изменится.

Я напугана, взбешена и... снова напугана, но если продолжу потакать его прихотям, то опять загоню себя в кабалу. Правда, в голове ни одной толковой идеи, кроме как метнуться за телефоном и передать Кирилла в руки приехавшей на вызов бригады санитаров. Нет Лиса, нет проблем.

– Чудо, не зли меня. Чем больше ты упираешься, тем больше я тебя хочу.

Вот именно! Хочет. Зарубку над кроватью. Только не получит.

– Привет комарам! Я спать.

Я надеюсь, что выгляжу не слишком бледной, когда хватаюсь за ручку, чтобы закрыть окно.

– Чёрт, малышка. Ты и спишь без белья, что ли? – мягкий смех Кира бьёт под рёбра напоминанием о случившемся в пустой аудитории, пробирается под кожу искрами и сбивает дыхание. – У тебя футболка просвечивает.

Сипло втягиваю носом воздух, за мгновение забыв, что собиралась сделать.

– Ты красивая, знаешь?

Замолчи, прошу тебя...

– Ты мне снишься... Постоянно снишься. Я скоро свихнусь.

– Эй! – раздаётся вдруг с соседнего балкона. – Лисицин, это ты? Опять за своё, извращуга?! Йося, он меня преследует! Йося, да оторвись ты от того футбола! У тебя жену искушают!

Я холодею. Разом отринув смятение, сжимаю подоконник пальцами и, устремив взгляд на заткнувшегося Лиса, чувствую, как к горлу подкатывает истеричный смешок.

Это финиш.

С балкона Изольды Геральдовны доносится какое-то шебуршание, затем глухой перестук стекла. Хоть бы весь дом не всполошила, так верещать.

Чувствую, влетит нам от отца. Обоим влетит.

Из всех выпавших на нашу долю возможностей опозориться, судьба выбрала самую нелепую. И самую неловкую. Сейчас бы проснуться и просто не знать, что будет дальше.

– Не надо, Изольда Герольдовна! Я всё понял, – вдруг подаёт голос Лис, и с дрогнувшей ветки срывается пару каштанов. – Я отстану. Честно! Хоть это будет непросто... Чёрт!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Вот тебе, паразит! Я может и хорошо сохранилась, да не про твою честь.

Я ахаю, зажимая рот руками, при виде летящей в него бутылки – тяжёлой даже на вид. Из-под шампанского.

– Ишь чего удумал?! Молоко на губах не обсохло, а он к порядочным дамам в окна заглядывает! Отца постеснялся бы, рукоблуд!

Глухой стук стекла теряется в натужном треске веток и дроби посыпавшихся на асфальт каштанов.

Меня словно швырнуло в ледяной сугроб, ну или столкнули вслед за матюгнувшимся Киром – ощущения примерно схожие. Усилием воли прогнав оцепенение, бросаюсь к двери: сперва межкомнатной, затем входной.

По лестнице сбегаю на ватных ногах. Колени ходят ходуном. Практически сразу – между четвёртым и третьим этажами – теряю тапок. На ходу сбрасываю второй и дальше бегу босиком.

Холод ступенек усыпан невидимым мусором: крошки, камни ещё неизвестно что жутко омерзительное – скрипит под ногами и колет ступни. Такие мелочи сейчас не стоят внимания, потому что где-то там внизу Кир. И если он не свернул себе шею, то я это непременно исправлю. Но сначала удостоверюсь, что он в порядке.

Однако стоит мне увидеть его сидящим на поребрике, все скопившиеся за время бега планы испаряются. Секунду – вторую потрясённо разглядываю отряхивающегося от листвы Лисицина, в особенности его скулы и подбородок кое-где перепачканные разводами крови.

Время будто бы растягивается как жвачка, прилипшая к пятке где-то на уровне первого этажа, затем резко сжимается до точки, когда я падаю на колени и принимаюсь взволнованно ощупывать его лицо.

– Тебя не тошнит? Головой сильно ударился? Может, скорую? Кости целы? Сколько пальцев видишь? – не в силах остановиться трещу как ленточный пулемёт.

– Чудо, не паникуй. Я же не упал, а спустился. Просто с небольшим ускорением, – беспечно улыбается Кир, запрокидывая голову. Я медленно выдыхаю и прислоняюсь взмокшим лбом к его подбородку, чувствуя, как сердце зверски колотится где-то у горла. – Я же говорил, что ты выйдешь. Выбежала всё-таки. Босиком... без белья... Радуешь меня. Моя девочка.

Сволочь ты, Лис. Отъявленная, редкостная сволочь.

– Полина! – звенит мамин голос с окна кухни. Взволнованный.

– Вы только поглядите, – поддаёт жару Изольда Герольдовна. – Везде успел, окаянный!

– Мне кто-нибудь объяснит, что происходит? – отец. Сонный и рассерженный. – В чём это ты выскочила? А ну-ка марш в дом!

Сволочь втройне.

– Стой. С тобой поднимусь. Объясню всё... – Кир перехватывает меня за руку, но я резко вырываю кисть, отчего он с болезненным матом заваливается в куст самшита.

– Отс-стань от меня, с-слы-шишь?! – лёгкие клочками выталкивают воздух, разбивая слова чуть ли не по слогам.

Отлично, чтоб его! Только начать заикаться мне не хватало.

– Поля, блин! Стой! – кричит он мне вслед.

Поздно. Я уже забегаю в подъезд и приговариваю, стуча зубами в такт шагам:

– Только попробуй... ещё хоть один раз... ближе, чем на пять метров!..

Одна из многих

В прихожей меня уже дожидаются хмурые родители и безмолвным конвоем сопровождают до самой спальни. Пока отец тщательно закрывает окно я с надеждой поглядываю на мать, надеясь увильнуть от нежелательного допроса. Покладистая рассудительная дочь и вдруг так нелепо прославилась на весь двор. Что тут скажешь в своё оправдание?

– Мам, пап, если вы и дальше собираетесь держать театральную паузу, может, я лучше займусь пока рефератом? Мне его завтра сдавать. – иду ва-банк, не выдержав напряжения.

Мама отводит глаза, продолжая нервно теребить карман халата.

Понятно, вступление за отцом. К счастью, он не заставляет долго ждать.

– Это сейчас был пацан Палыча? – родительский голос звучит удивительно невозмутимо, но в то же время строго.

Что ж, отпираться бессмысленно.

– Он самый.

– Мне следует принять меры?

За школьные годы я назубок успела уяснить, что жалобы чреваты проблемами не только для обидчика. Был даже случай, когда отец одним чудом избежал судебного иска за драку с другим родителем. В теперешнем же положении маячит реальная угроза остаться безработным. Меня за молчание, кстати, тоже по головке не погладят. Наказывать папа, конечно,