я не из местных. Приехал сюда, чтобы запечатлеть красоту природы Хопёрского района. У меня особая техника рисования, но, впрочем, это не имеет никакого отношения к делу. Мне кажется, что вы просто тянете время, лекарь Мечников.

— А вот и нет, — не согласился я. — Где вы обычно работаете? На природе?

— Именно.

— А вам не доводилось обращать внимания на какие-либо странные растения? Ваш тремор — тряска рук — может быть симптомом отравления, — подметил я.

— Нет, я хожу только в безопасные места. Хотя… — задумался он. — Насчёт отравления вы очень правильно подметили. Меня в последнее время сильно тошнит, да и… Ну, поймите меня правильно, проблемы с туалетом у меня имеются. Только не думаю, что трясущиеся руки и туалет могут быть как-то связаны.

Шацкий резко вскочил со стула, махнул рукой и театрально прикрыл глаза.

— И что я делаю? — помотал головой он. — Рассказываю о том, как меня проносит. Я в отчаянии. Дело всей моей жизни застопорилось. Мои «Сияющие картины» больше не пишутся, потому что эти чёртовы руки трясутся, как у последнего алкаша!

Последнюю фразу он проорал так, что даже окна за моей спиной затрещали. Его всплески эмоций я игнорировал, однако случайно сказанная им фраза раскрыла мне глаза.

— Сияющие картины, говорите? — переспросил я.

— Да! — кивнул он. — Моё собственное изобретение.

— И изобрели его вы здесь — в Хопёрске? — спросил я.

— Ну… Да, а что?

— Я знаю, что с вами происходит, Анатолий Васильевич, — заявил я. — И могу вам помочь.

Глава 10

— Надеюсь, вы сейчас не шутите? — нахмурился Шацкий. — Вы же понимаете, лекарь Мечников, сколько я уже обошёл ваших коллег? Половина из них ставит алкоголизм, а другая пожимает плечами. Если вы просто набиваете себе цену…

— Что вы добавляете в свои краски, чтобы картины становились сияющими? — перебил его я.

Я уже понял, что Шацкий — мужчина эмоциональный. Творческая личность. В моё время таких пациентов было пруд пруди, и далеко не каждый из них был художником. В таких случаях, по крайней мере, находясь на рабочем месте, нужно уметь сглаживать конфликт. Это тоже, своего рода, магия.

— Что я добавляю в краски — это секрет, — хмыкнул он. — Это мой хлеб, моё творчество. Я не могу рассказывать про…

— Конечно, вы можете не рассказывать, если хотите и дальше ходить с тремором, — кивнул я. — Анатолий Васильевич, скоро он усилится, и вы не сможете работать. Кисть из рук будет выскальзывать. Однако я действительно заинтересован в том, чтобы помочь вам. Мы можем подписать соглашение о том, что всё сказанное вами никогда не покинет этого кабинета.

— Нет, не надо, — ответил он, смерив меня строгим взглядом. — Почему-то я вам верю, Алексей Александрович. Вы всё же отличаетесь от своего дяди. Чем-то вы к себе предрасполагаете… Наверное, тем, что Олег Сергеевич уже выгнал бы меня с приёма ещё пять минут назад!

Не замечал за дядей такой вспыльчивости. Видимо, я ещё плохо его знаю.

— Я придумал технику, с помощью которой делаю свои краски более яркими, — заявил Шацкий. — Цвета становятся свежее и будто блестят. Картина начинает казаться объёмной, словно её персонажи или фон двигаются. Понимаете?

— Что используете, Анатолий Васильевич? Фосфор? Мышьяк? — прямо спросил я.

— Ч-что… — затрясся Шацкий. — Кто вам рассказал⁈ Я ведь ещё даже не обмолвился… Это моё изобретение!

Не стану говорить художнику, что этой техникой ещё двести лет назад пользовался Рембрандт. Судя по всему, в этом мире даже такого художника не было. Но самое главное даже не это.

— Мои поставщики могли проболтаться, но… — заикался от волнения Шацкий. — У нас с ними договор! Я плачу им большие деньги!

— Анатолий Васильевич, успокойтесь, — усмехнулся я. — Я сразу понял, чем вы отравились. Тремор рук, тошнота, сияющие картины — несложно сопоставить это и вычленить диагноз. Так какими же вы пользуетесь веществами для улучшения качества красок?

— Мышьяк и свинец, — сдался он.

— Вы в курсе, что это токсические вещества? — спросил я. — Если они попадают в организм — начинается поражение многих органов. Скажите, сколько лет вы уже ими пользуетесь?

— Да нисколько, — пожал плечами он. — Всего лишь три месяца.

А вот это странно. Если он не запивает мышьяк свинцом, с такой скоростью поражение нервной системы вряд ли разовьётся. Очевидно, что он контактирует с ними руками, а потому токсичные элементы попадают в его кровоток через кожу.

На ладонях Шацкого были небольшие точечные ранки. Либо аллергия, либо любой другой дерматит. Теперь уже сложно сказать, что здесь первоначальная причина. Либо проходимость кожи улучшилась из-за дерматита и мышьяк со свинцом с лёгкостью попали в кровь, либо эти вещества сами вызвали поражение кожи и запустили порочный круг.

Но даже эти умозаключения не отвечают на мой главный вопрос. Почему процесс развился так быстро?

Думай, доктор Мечников, думай. Что же ещё мы упускаем?

И в этот момент я понял, что лучшим решением будет предложить ему дополнительную встречу. За пределами амбулатории.

— Анатолий Васильевич, подытожу, — перешёл к делу я. — У вас хроническое отравление мышьяком и свинцом. Эти вещества влияют на желудочно-кишечный тракт, кровь и нервную систему. Я мог бы прямо сейчас воздействовать на вас лекарской магией, но тогда мы лишь отсрочим неизбежное.

— Неизбежное? — испугался Шацкий. — Что со мной будет? Хотите сказать, я умру около своего полотна?

— Я говорю не об этом, но и такой исход нельзя исключить, если мы с вами не найдём причину столь стремительно развивающегося отравления, — проговорил я. — Сегодняшнюю консультацию пока можете не оплачивать. Для начала мне нужно, чтобы вы показали мне свои картины. Сам процесс их написания. Причина кроется там.

— Ну, если это необходимо — хорошо, я готов. Хоть сегодня вечером! Главное — до заката, — объяснил Шацкий. — Хотя… Нет. Лучше, наоборот, на стыке вечера и ночи, когда солнце уже начнёт заходить. Как художник, хочу, чтобы вы увидели мои картины в лучшем свете.

Меня качество его картин не сильно волнует, но с медицинской точки зрения, это может оказаться полезным. Так я смогу увидеть ещё одну подсказку.

— Договорились, Анатолий Васильевич, — я передал ему