Шрифт:
Закладка:
Глеб смутился. Он никак не ожидал встретить beau monde. «Они-то чего сюда понаехали?..» Однако он оправился и начал чтение. Первое чтение было по русской истории.
Сначала голос его был слаб, неуверен; он говорил тихо, но мало-помалу голос стал тверже, увереннее, речь потекла свободно. Глеб уже никого перед собой не видал. Его возбудило чтение. Ясным, понятным простолюдину языком рассказывал он о начале Руси, о христианстве, о том, как жили предки, о нравах, об обычаях, о великом Новгороде, и толпа, сперва равнодушная и шумливая, с каждым словом слушала внимательней и любовней и, наконец, притаив дыхание, впилась в рассказ, боясь проронить слово, со средоточенным вниманием ребенка, слушающего занимательную сказку.
Когда через полтора часа чтение было окончено, рабочие молчали, точно очарованные, и только когда Глеб объявил, что в следующее воскресенье он будет продолжать, толпа разом загудела, наивно, искренно и громко выражая свое удовольствие.
Глеб был доволен. Успех был полный. Beau monde выразил свое удовольствие (что скоро окончилась эта «сухая материя») приличными рукоплесканиями и громко поднялся с своих мест. Впрочем, все находили, что «господин читает не без таланта», и спешили еще раз выразить Николаю Николаевичу чувство своего глубокого уважения за «его идею, столь гуманную и современную». Николай Николаевич благодарил за сочувствие.
— И как довольны эти люди; с каким вниманием они слушали! — говорила жена председателя казенной палаты, указывая пальцем на расходившуюся толпу. — Кто бы мог ожидать?
— Признаюсь, и я этого не ожидал!.. — весело отвечал Николай Николаевич.
— Русский человек на все хорошее отзовется! — не без умиления заметил один из присутствующих.
Между тем Николай Николаевич спешил пожать руку Глебу и поздравить его с успехом. «Отлично это он придумал!» — весело проносилось у пего в голове. Примеру Николая Николаевича последовали и другие, и все наперерыв благодарили Глеба Петровича. Настасья Дмитриевна сказала, что она «вспомнила Маколея»; прокурор промолвил, крепко сжимая Глебову руку:
— Позвольте и мне искренно благодарить вас за удовольствие, доставленное вашим превосходным чтением.
Толстый председатель палаты тоже пожал руку и лаконически пробасил: «Весьма занятно!» Все спешили что-нибудь заявить, хотя всем такое же было дело до чтений, как и до прошлогоднего снега, но всем хотелось казаться либеральными, не менее штаб-офицера.
Глеб только кланялся и думал: «Из-за чего это они надрываются?»
— Не правда ли, смелое лицо? — шепнула Надежда Алексеевна Айканову.
— Да, а что? — отвечал, зевнув, брюнет.
— Я с ним хочу познакомиться!
— Что ж!
— Вы не рассердитесь? — лукаво улыбнулась Надежда Алексеевна и направилась к Глебу.
— Мне захотелось с вами познакомиться, господин Черемисов, после вашего чтения! — заговорила Надежда Алексеевна с самой обворожительной улыбкой и назвала себя.
Глеб сказал, что очень рад.
— Я вспомнила сегодня прежнее! — задумчиво проговорила Колосова. — Вас это удивляет? Вы, верно, не знаете: я была актриса — Наумовой имя слыхали?
Глеб вспомнил, что он слышал о Наумовой, как о замечательной актрисе.
— Слышал от других!..
— Да это все равно, впрочем. А вот что, Черемисов, — говорила Колосова совершенно уже дружеским тоном, — навещайте меня; я по утрам всегда дома. Мне бы хотелось потолковать с вами о школе…
Колосов подошел к жене и любезно подал ей руку, мельком взглянув на Черемисова.
«Неужто Айканову Надя отставку предпишет, возьмет в обожатели этого чтеца? — думал, улыбаясь, муж, ведя жену под руку. — Будет очень любопытно, а впрочем, отчего же? Надя — натура художественная!..»
— А что, Наденька, Айканов разве не с нами? — спрашивал Колосов, разыскивая глазами Айканова.
— Нет! — сухо отвечала Колосова, вскакивая в карету.
Ольга ни слова не сказала Глебу и задумчиво возвращалась с матерью домой. Странное дело! Этот медведь с красными руками и волчьим аппетитом гораздо красивей, когда говорит. И глаза такие дерзкие! Она вспомнила, что не спускала с него глаз во время чтения, и покраснела. Что же тут дурного? А он, кажется, добрый человек и ни перед чем не остановится! Только скрытный! Да мне-то какое дело?
Ольга во все время пребывания Глеба в их доме ни разу с ним не говорила, исключая самого обыкновенного обмена вежливых слов; она его точно пугалась. «А он совсем не страшный, только совсем не похож на других!.. Бог знает какие я глупости сегодня думаю!» — прошептала молодая девушка, входя в комнаты.
M-lle Lenorme еще на заводе подошла к Глебу и заметила ему не без ядовитой улыбки:
— Вы умеете быть ясным, когда захотите…
— Что это значит?
— Это значит, что вы отлично читали, но к чему вы всегда с нами молчите?.. Что вы за сфинкс?.. Или с нами не о чем разговаривать? — кокетливо шепнула француженка.
— То есть с кем это — с нами?
— Вы не понимаете? Мило! Ну, хоть бы со мной…
— Да не приходится…
— Не хотите?
Глеб пожал плечами.
— И не станете?
— Стану, коли придется…
— Ах вы медведь!.. Вы не сердитесь?.. Нет! Вы не сердитесь, это было бы для меня очень… очень… как бы сказать?.. неприятно! — шепнула Lenorme. — Однако мои принципалы едут… Поедемте вместе! Место будет.
— Нет, не могу.
— Все нет да нет… Когда вы скажете: да? — сверкнула не без досады своими черными глазами француженка, нагоняя Стрекаловых.
«Забавляется! — подумал Глеб, глядя вслед. — Пусть себе! А недурна; впрочем, мисс лучше!.. И о чем она все думает, эта мисс… О милорде, что ли?.. А впрочем, мне-то какая от этого польза? Пусть думает о чем ей угодно!»
Вечером Глеб, против своего обыкновения, спустился вниз. В зале он застал Ольгу Николаевну; она рассеянно перебирала по клавишам. Глеб хотел было выйти из залы, но Ольга сказала ласковым тоном:
— Могу я обратиться к вам с просьбой?
— Разумеется, Ольга Николаевна.
— Укажите мне, пожалуйста, интересные исторические книги.
Глеб назвал два-три заглавия.
— Благодарю, Глеб Петрович…
Глебу почему-то не хотелось уходить, и он спросил:
— Вы где думаете достать эти книги, Ольга Николаевна?
— Выпишу из Петербурга…
— Зачем? Лучше я их вам дам — у меня они есть!..
Ольга поблагодарила и снова стала перебирать клавиши.
— Вы любите музыку, Глеб Петрович?..
— Иногда люблю…
— А я так всегда люблю. — Ольга помолчала. — Тяжело, я думаю, женщине своим трудом жить?.. — проговорила она как бы в раздумье.
«От музыки к труду — экая странная!» — подумал Глеб.
— Нелегко… Почему вы об этом подумали?
— Я об этом много думала,
