Шрифт:
Закладка:
«Добрый человек, кажется, Черемисов, только молод!.. Еще не объезженный коник… Объездится!» — подумал о нем, усмехнувшись, Стрекалов.
Глеб сидел за книгой, когда в комнату вошел Федя и остановился у дверей.
— Я вам мешаю?
— Нет… Что с вами, чем вы взволнованы? — спрашивал Глеб, глядя на возбужденное лицо юноши.
— Отчего вы, Глеб Петрович, сегодня за обедом не то говорили, что говорите мне?
Черемисов понял в чем дело и не сразу отвечал на вопрос. Он взглянул на Федю. Тот с замиранием ждал ответа.
— Оттого, Федя, что не всегда возможно говорить правду…
— Значит, вы… солгали?.. — с трудом прошептал мальчик.
— Солгал!..
— Но ведь это… это…
— Подло? — подсказал Глеб.
— Нехорошо!.. — шепнул Федя и покраснел, Черемисов ласково взглянул на мальчика и заметил:
— Жизнь сама вам ответит за меня, и тогда вам придется узнать, как это ни грустно, что иногда приходится лгать…
— Странно это как-то…
— Еще странней узнаете вещи, Федя! — промолвил Черемисов, кладя руку на его плечо. — Конечно, лучше действовать прямо, открыто, не лгать, но если такой путь невозможен… что тогда, по вашему мнению?
— Тогда?..
Мальчик на секунду остановился в раздумье.
— Тогда лучше не жить! — чуть не крикнул он со слезами на глазах.
Черемисов грустно взглянул на отрока. Он вспомнил в нем самого себя, и сердце его как-то тоскливо сжалось.
— Мало кому пришлось бы тогда жить на свете!.. — с горькой усмешкой вымолвил Глеб.
Федя не продолжал разговора. Он тихо сидел, охватив голову руками.
— Глеб Петрович, — вдруг опросил он тихо, глядя в упор на Черемисова умными, светившимися мыслью глазами. — Вы мне всю правду скажете?
— Всю!..
— До капли всю?
— До капли всю! — улыбнулся Черемисов.
— Я много думал, — начал мальчик, видимо, желая освободиться от какой-то гнетущей его мысли, — и… неужели и папа не так поступает, как надо?
Черемисов молчал.
— Значит, и он, — как-то глухо продолжал Федя, — значит, и он…
Мальчик не договорил и зарыдал, закрыв лицо руками. Тяжело ему было, когда в его молодое сердце закралось сомнение относительно отца, которого он горячо любил.
— Что же вы молчите? — крикнул мальчик.
— Что же я вам скажу? — как-то грустно-серьезно прошептал Глеб, знавший по опыту, как тяжело переживаются минуты, когда самый близкий человек является не в том свете, в котором привык его видеть.
— Значит…
Он снова не смел досказать свою мысль и снова залился слезами.
Когда он поднял голову, глаза его были сухи.
— Я не буду таким… Я буду жить своим трудом!.. — твердо проговорил мальчик, и в тоненьких нотах его голоса звучала решимость.
Черемисов пожал руку Феди и ласково проговорил:
— А пока учитесь, чтобы знать, почему люди злы против людей… Отец ваш не виноват…
— Он ведь добрый… добрый… не правда ли?
— Конечно… — улыбнулся Глеб. — И он не виноват, что смотрит так, а не иначе…
— Но от этого другим не легче…
— Это верно, но верно и то, что если бы он знал, как тяжело другим, то другим было бы легче…
Федя ушел от Глеба расстроенный, полный сомнения. Он даже в тот вечер не поехал с отцом на завод, и когда отец спросил: «Что с тобой?» — то Федя серьезно как-то сказал: «Так, не хочется!»
«Пошла в голове ломка! — подумал Глеб, отправляясь к Крутовским. — Пусть… Дело полезное».
XIX
Черемисов застал Людмилу Николаевну в саду. Она играла на траве с своим ребенком, бросала в него цветами и весело смеялась своим тихим, сдержанным смехом.
— Как поживаете, Людмила Николаевна? — спросил у нее Черемисов, усаживаясь. — Впрочем, что и спрашивать — хорошо?
— Ничего себе… А вы слышали — Володя оставил службу? — проговорила маленькая женщина с радостью.
— Уволили?
— Да, за корреспонденцию…
— От этого и веселы? — засмеялся Глеб.
— Отчасти, я рада за мужа… Он ведь так жаловался на эту службу, а теперь свободен…
— А жить чем?
— Жить? — улыбнулась Людмила Николаевна. — Проживем! Корреспонденции и моя работа прокормят нас; ведь нам немного нужно…
— А потом? — опять спросил Глеб, заметив по полноте стана, что скоро и еще ребенок будет.
Людмила Николаевна покраснела.
— Потом? — переспросила она. — И потом как-нибудь справимся… Володя сумеет заработать… Он все это время такой веселый и довольный; его забавляет, как все злятся на него за его статьи…
— Он не дома?
— Сейчас будет… Он только пошел к бухгалтеру за деньгами… свое последнее жалованье получать.
Скоро явился и Крутовской. Он сиял.
— Слышали?
— Слышал.
— Бесятся-то как… Колосов, так тот, говорят, к губернатору ездил жаловаться!..
— И опять, пожалуй, вам отсюда придется уехать?
— И пусть! по крайней мере здесь насолил этим мерзавцам! — весело говорил Крутовской. — Весь город трещит, Грязнополье волнуется, таки всколыхнул это стоячее болото… Ну, а вам как живется?
Глеб рассказал о предполагаемых чтениях и просил Крутовского черкнуть два слова об этом в газетах.
— Да ведь я Стрекалова только что обругал?..
— Да кто ж вас просит хвалить? Вы только напишите, что будут, с разрешения губернатора, чтения. Ему это понравится, и сомнения не станут грызть его. И вообще я бы вас просил, Крутовской, оставить пока Стрекалова в покое.
— Этого мерзавца?! — горячился Крутовской.
— Да.
— А зачем?
— А затем, чтобы не мешать делу.
— Какому? — допрашивал Крутовской.
— Я ведь вам сказал…
— Ничего вы не сделаете с этим барином!
— Попытаюсь.
— Обойдет он вас, помяните мое слово!
— Это увидим, а пока обещайте его не продергивать!
— Да мне черт с ним! Теперь и без него материалу много, — смеялся Крутовской. — А вы нынче, Глеб Петрович, по иезуитской дороженьке изволите шествовать? — не без иронии говорил Крутовской.
— Изволю.
— И дружбу с прохвостами завязали?
— И дружбу с прохвостами завязал.
— И терпите это собачье общество?
— Терплю и даже херес отличный попиваю! — Приятели помолчали. Крутовскому не нравился такой образ действий. «Уж не стал ли и он филистером?» — быстро заподозрил он Глеба и как-то двусмысленно посмотрел на приятеля. Глеб заметил этот взгляд и улыбнулся.
— Не по нраву вам? — спросил он.
— Не по нраву.
— Вам без травли ни-ни?.. Чтобы все трещало вокруг, и чтобы ваше имя не без треска произносили? Это нравится?
— Нравится.
— А что толку из этого?
— Толку?.. — остановился Крутовской. — Да хоть бы тот, что я этим подлецам кровь порчу.
— Малым же вы довольствуетесь! Ну, а я хочу большего.
— Как бы вас они сами не объехали!
— Меня? — спросил Глеб, и взгляд его был
