— Всему своё время, — сказала она и коснулась кончика моего носа.

— Тогда скажи хотя бы, кто у тебя там в клетке за шторкой ворчит?

Она вскочила с кровати, как была, в костюме евы, отдёрнула шторку в прихожей. Зверь прищурился от света, заворчал.

— А… это Анатолэ, исполинский великолепный тупай. Мне подарили тут… на прошлом рейсе. На удачу. Приходится теперь возить на всякие рейсы. Я пытаюсь использовать его в постановках, но почему-то многим он не нравится. Хочешь — забирай! Продам всего за полмиллиона!

— Анатолий-Нанотолий, — усмехнулся я. — Стоп, чего⁈ Полмиллиона⁈

— Ага. Зверушка редкая и недешёвая. Содержать сложно… И очень полезная, как говорят, вот только я все его тайны не разгадала.

Она развернулась ко мне, и процесс плавно перешёл во второй акт — прямо на полу прихожей. Я попытался прямо в процессе задвинуть шторку, чтобы не смущать зверька, но Омелия остановила мою руку.

— Нет. Я хочу, чтобы он смотрел…

Вот же извращенка!

Что было после?

Я расплатился с официантом, который помог нам. Торжественно вручил Надежде Крестовоздвиженской пачку купюр, сообщив, что это добровольное пожертвование в фонд борьбы с пьянством в колониях.

— Мерси, — немного холодно, но с достоинством отвечала активистка. — Будем рады видеть вас на наших лекциях. Вам это… не помешает!

В первую неделю мы обогнули Данию и вышли вместе с двумя здоровенными сухогрузами в беспокойный Ла-Манш под конвоем ракетного катера. Я штудировал библиотеку, учил французский и испанский. Ангелина сдружилась со Светланой и тоже учила еë языкам. Английский здесь был не сильно популярен, на нём разговаривали только несколько стран-изгоев, осколков побеждённой ещё в XIX веке Британской Империи.

Пару раз гудела сирена — один раз из-за прорыва трёх крупных элементалей над палубой, один раз — когда ракетный катер в ночи разразился залпами из орудий и стрёкотом крупнокалиберных пулемётов. И в том, и в другом случае — ничего не последовало.

«Португальские корсары», — сказал кто-то потом.

Мы плыли дальше, я периодически поигрывал в карты. Наш порочный роман с Омелией продолжался — каждый вечер, либо через день. Я сделал первые попытки сдружиться с Нанотолием — если всё происходило на различных поверхностях в номере у Омелии, то после я приносил заготовленный фрукт и тайком кормил отощавшего зверька.

Не хватало мне вот чего-то такое. Ухаживать за чем-то мелким — как-никак, ещё недавно в своей памяти я нянчился с внуками и младшими детьми.

Замойский всё так же продолжал на меня огрызаться, но недовольство после того конфликта постепенно сходило на нет.

Зато с парой господ из покерного клуба вскоре вполне сдружился — с тем усатым пожилым господином и весёлым финном Тапани, сыном владельца сыроварни.

От него я узнал, а точнее, освежил в памяти тонкости юридического права. Как открывать своё дело в колонии, какие налоги, и прочее. Обсуждали бизнесы, строили модели — в общем, я ненадолго погрузился в свою стихию.

— Как хор-рошо, как хор-рошо встретить единомышленника! — то и дело говорил он.

А к Ангелине и Рустаму я вообще быстро привык и уже спустя неделю ощущал чем-то вроде новой семьи. Рустам заносил в кассу щедрые чаевые, которые я решил откладывать на покупку машины для него — обещал же! Ангелина же на пятый день пути замаялась бездельем, обзавидовалась Рустаму, приносящему деньги в «общак». В итоге заявилась к помощнику капитана и придумала себе подработку — выбила себе аренду комнаты на шесть часов в неделю и открыла там секцию по самообороне для девушек.

И однажды как-то очень надолго задержалась она после этой секции — хотя пройти надо было всего ничего — по верхнему залу, по палубе до лифта и таким же образом до нас.

— Что-то тут нечистое, — первым забил тревогу Рустам, когда на часах было уже полпервого ночи.

И примерно в это же время начался шторм и весьма приличная качка.

Я понял, что надо идти искать Ангелину.

Мы шатались вдвоём в полутьме, под проливным дождём по обезлюдившей палубе, ненадолго разделились, но вскоре Рустам окликнул меня.

— Сюда!

С другого конца уже слышались приглушённые крики. С трудом преодолевая качку, я добрался снова в то укромное место между спасательными шлюпками, где мы переодевались во время ревизора. Там было цепное ограждение, а за ним — совсем невысокий бортик. И защитная сетка, идущая вдоль бортов, именно здесь прерывалась.

А у бортика сидели двое — Ангелина и мой приятель Тапани.

Последний был неуклюже замотан в цепочку, сорванную с парапета, а во рту был кляп из чулка Ангелины. Он отчаянно брыкался и извивался, и наша спутница его еле удерживала.

А в полузамотанных руках у него был нож, которым он пытался то ли тыкнуть Ангелину, то ли подковырнуть цепочку.

— Скорее, — шумно выдохнула она. — Я… уже… не могу…

Рустам с ходу, не разбираясь, выбил нож, саданул ему в морду.

— Говори, тварь. Ты был заодно с тем, в шляпе?

— У него кляп, — подсказал я.

— Сейчас… помогите.

Мы вдвоём с Рустамом перехватили его, я за правую руку, он за левую. Рустам прижал коленом. Ангелина разогнулась, размяла мышцы, стряхнула пот и капли дождя с лица. Пнула со всего маху в пах, потом вынула кляп изо рта.

— А-а! Они… хозяева… приказ… вы беглецы, я понял… Александр! Это ты его убил! Ты не должен был! Она… они не позволят…

Кляп вовремя вернули обратно. Даже жалко стало мужика. Но только на миг: вскоре мне стало всё понятно.

— Болотниковы. Шпион Болотниковых, — озвучила мои же мысли Ангелина. — Работал в команде. Я… не сразу узнала, видела его. Ещё в Перми. Его послали… за мной и за тобой. И, может, за кем-то ещë.

Тут я заметил, что на её предплечье глубокий порез. Рустам хмуро взглянул на меня и перехватился второй рукой за ноги.

— На счёт раз… два… три…

Я понял, что он собирался сейчас сделать. И даже подумал, что не смогу.

— Нет, постойте, — сказал я.

Но надо, Саша, надо. Даже если убийства этих двух были первыми в этой жизни — они точно не будут последним. Таковы правила этого мира. И правила моего будущего места в нём.

Талани мычал что-то, исторгая проклятия.

— Действительно. Так ненадёжно, — сказала Ангелина. — Борты просматриваются камерами. Там за нами плывёт катер охраны,