Страшно подумать, что могло прийти людям в голову!

Нашей благочестивой «моде» в провинциальном городе отродясь никто не следовал, женщины одевались в церковь, как обычно, их платья и юбки едва прикрывали колени, они набрасывали на голову шарф или прозрачный платок чисто символически, носили серьги, кольца и другие украшения, стриглись и красились.

Несомненно, мы резко выделялись среди прихожан, вызывая всяческие пересуды. Церковные бабушки, и не только они, постоянно допытывались, кто мы такие, кем приходимся отцу Георгию, и сколько же у него жён и детей на самом деле? Ответ, что он наш духовный отец, в соборе никого не убеждал, люди хотели более понятного объяснения.

Настоятель собора и благочинный отец Василий, человек суровый и властный, внешностью чем-то похожий на белого орла, всех нас терпеть не мог и не скрывал своих чувств. Часто после литургии он так подавал нам крест на целование, что практически бил им по лицу наотмашь, якобы невзначай. Однажды я получила по зубам Распятием на тяжёлом серебряном кресте, а в другой раз настоятель ребром того же креста до крови разбил мне губу. Я понимала, что отец Василий так меня испытывает, поэтому по евангельской заповеди даже не пыталась отклониться, словно бы подставляя для удара другую щеку. Ольга тоже регулярно от него получала, но матушка Татьяна никогда!

Мы всё сносили стоически, и отец Георгий ободрял нас, что такие побои и презрение есть самое настоящее мученичество и исповедание веры, и что все истинно-верующие всегда претерпевали клевету и злословие, их всячески презирали и уничижали, а они смирялись и радовались, что сподобились пострадать Христа ради. Вот и отец настоятель помогает нам спасаться. Гораздо страшнее, если бы нас вдруг начали хвалить и превозносить, вот тогда бы мы загордились, впали в прелесть и погибли бы от самомнения и самолюбования.

Эти слова очень утешали.

Но не все соборяне нас презирали, мы имели несколько сочувствующих – на клиросе в будни пели пожилые тайные монахини, одетые, как простые бабушки, их регент матушка Тавифа нас всех искренне полюбила и всячески привечала. Она жила в маленьком домике недалеко от собора, Алька с Нюшкой бегали к ней по любому поводу, но и нас всех матушка Тавифа несколько раз приглашала к себе. Под задушевные разговоры мы пили чай на травах в чистенькой комнатке, где белёные стены скрывались под иконами, развешанными практически от пола и до потолка.

Иконы, старинные книги и портреты старцев были единственным богатством матушки Тавифы, маленькой сухонькой женщины, похожей на добрую мышку из детской книжки. Она прожила сложную жизнь и очень хорошо нас понимала.

Матушка близко знала великих старцев, молитвенников за весь мир, они отошли ко Господу не так давно и оставили много безутешных духовных сирот.

Думаю, что матушка Тавифа заступалась за нас в соборе и боролась со сплетнями, как могла, но, естественно, нам об этом не говорила.

Летом Ольгины разбои ужесточились, став почти непрерывными, и отец Георгий уже не знал, чем ей помочь. Он дал денег на дорогу и благословил Ольгу ехать в тот знаменитый северный монастырь, где сам крестился три года назад, мол, там великий старец, и его молитвы не то что наши. Я сейчас не помню всех подробностей Ольгиных искушений, они не для слабонервных, но через месяц к нам домой принесли телеграмму, Алька мне только что напомнила её текст: «УМИРАЮ МОСКВЕ КУРСКОМ ВОКЗАЛЕ ОЛЬГА».

И что прикажете делать? Куда мчаться и где там её искать?

Счастье, что у нас в Москве уже появилась умница Женька, каким-то чудом она разыскала Ольгу на Курском вокзале, вполне себе живую, но маловменяемую, и привезла её в Юркин монастырь, мол, там и место святое, и свой старец тоже могучий молитвенник.

Ольга побыла в монастыре недолго и убежала на попутках к отцу Георгию, она не знала, что батюшка уехал ненадолго к семье, влезла в окно его дома и жила там несколько дней, непонятно чем питаясь. Батюшке позвонили и рассказали, что Ольга, едва одетая, бегает по городу с горящими глазами и дико пугает знакомых, и тогда он попросил меня поехать с ним, чтобы вместе как-то уговорить её покинуть дом. По-моему, отец Георгий просто боялся Ольгу и правильно делал, потому что с одержимым человеком справиться непросто, а договариваться с бесом, который им завладел, вообще бесполезно. Поэтому мы хотели по-тихому снова увезти Ольгу в Юркин монастырь, откуда она только что убежала, и просить особых молитв за неё у отца архимандрита.

Этот эпизод помнится смутно, мне было страшновато, если честно. Когда мы вошли в дом, Ольга кинулась батюшке в ноги, страстно умоляя её простить, и выглядела при этом безумной и откровенно эротичной. Она алчно пожирала отца Георгия своими огромными тёмными глазищами и что-то пылко говорила, почти пела низким грудным голосом, объясняя ему, почему убежала без благословения из двух монастырей.

Я старалась на неё не смотреть, особенно в глаза, потому что через взгляд может передаться её состояние, как говорили в монастыре – бес перескочит. Мне оставалось только молча молиться, пока батюшка разговаривал, и вскоре он смог без особого труда уговорить Ольгу поехать с нами, мол, в доме ремонт, а у него отпуск, и зачем ей тут оставаться одной?

Потом мы вместе добрались до мужского монастыря, и там Ольга почти спокойно осталась, вроде бы она уже и сама не хотела ехать домой. Тогда в монастыре на каникулах вместе с Юркой-Никодимом работала наша Танечка-художница, она помогала восстанавливать росписи в храме и обещала присмотреть за Ольгой.

Отец Георгий объяснял нам, что Ольгу постигла почти запредельная брань, подробно описанная в трудах святых отцов и в житиях многих подвижников благочестия, потому что блудные бесы самые сильные, им очень трудно противостоять, но Ольга сражается! И наш долг молиться за неё, относиться с пониманием, не отворачиваться и не осуждать, потому что такое может случиться с каждым. Раз враг так мощно на неё ополчился, значит, Ольга уже вышла на высокий уровень молитвы, а мы ещё нет.

Ого, вот оно как!

В соборе на эту историю последовала самая убийственная реакция – настоятель резко приказал отцу Георгию впредь на требы и на службы в деревне «баб с собой не брать!»

Понятно, что матушку Татьяну его запрет не касался, но она совсем не могла петь, и поэтому главной батюшкиной помощницей стала его дочка Нюшка, семилетняя девочка с ангельским личиком, она даже не пошла в школу в сентябре, чтобы всюду сопровождать отца.

Теперь надо рассказать, почему Нюшка