Шрифт:
Закладка:
Но тогда мы так и не узнали, кто эти мама с дочкой, местные или откуда-то приехали, но заметив инокиню-отроковицу, Алька с Нюшкой уже не спускали с неё глаз, долго о ней говорили и вспоминали её даже годы спустя.
А ещё они придумали себе экстремальный спорт – на пару девчонки молниеносно проскакивали под руками, а то и между ногами омоновцев в камуфляже, построенных в оцепление и сдерживающих народ во время выхода патриарха. Но детей ничем не удержать, и наши отроковицы кубарем выкатывались под ноги Его Святейшеству, мгновенно поднимались, отработанным движением складывали ладошки и получали от него благословение нам на зависть. Помню, как один омоновец, здоровенный мужик, еле сдерживающий натиск женщин, сквозь зубы сказал другому, стоящему рядом в сцепке, что воевал в Афгане и видел всякое, но бабушки хуже танков!
Когда закончились все праздничные службы, на нашего батюшку больно было смотреть, мы с Женькой и девочками в лёгкой одежде изнемогали от жары и обливались потом, а он сутками служил в трёх-четырёх слоях толстых облачений. Далеко за полдень он вышел к нам в подряснике, наконец-то сняв с себя толстую чёрную рясу и всё богослужебное, и мы ужаснулись – на тёмно-серой ткани во все стороны расходились белые разводы соли почти до подола! Подрясник у него единственный, и чего нам с Женькой стоило уговорить батюшку отдохнуть в доме, пока мы быстро постираем и высушим его церковную спецодежду.
Наша хозяйка, занятая на празднике, из монастыря выходила только ночью, поэтому мы с Женькой проявили самоуправство, разыскали в её доме таз, хозяйственное мыло, согрели чайник с водой и в четыре руки отстирали крепко солёный подрясник, отжали и развесили его во дворе на солнышке. Но утюга на виду не нашлось, рыться в хозяйских шкафах мы не посмели, поэтому призвали Альку и Нюшку, выстроились у верёвки с обеих сторон и ладошками в восемь рук принялись одновременно сушить и разглаживать многострадальное облачение. Мы управились примерно за час, и когда батюшке пришло время идти на вечернюю службу, то подрясник почти просох и выглядел отутюженным.
И вот праздники закончились, напоследок мы искупались в святом источнике среди сотен людей прямо в одежде. У самой воды меня вдруг накрыла паническая атака, истерика, неестественный озноб, я рыдала и долго не могла успокоиться. К тому моменту я очень давно не плакала и уже стала забывать, что при этом чувствуешь, но теперь-то ясно – это бесы пытаются отнять у меня дары благодати! И наши, видя мой разбой, всё понимали, даже девочки, они молились за меня, я ощущала их поддержку и постепенно справилась с собой.
На следующее день, переполненные впечатлениями, мы обошли на прощанье все святыни и выехали из Дивеева. По дороге домой нам предстояло несколько пересадок с автобуса на автобус и с поезда на поезд, и хоть отец Георгий напомнил нам правило духовной техники безопасности, мол, вкусили благодати в святом месте, теперь приготовьте свои души к искушению, но я даже близко не представляла, что нас ждёт буквально этим же вечером.
* * *Наверное, есть прямая зависимость, между силой благодати и силой искушения, маятник качается, а мы получаем прямо пропорциональную отдачу – так думала я, когда искушение уже началось, потому что мы сели в поезд, идущий в Москву из Татарии. До этого момента никому из нас в голову не приходило, какие здесь могут быть проблемы, о национальных волнениях мы слышали краем уха, но они казалось очень далёкими. А тут резко стали близкими.
И ещё один нюанс, который мною никак не учитывался, хотя в зеркале я себя видела регулярно, но при этом редко вспоминала, что сама я наполовину татарка. Мой отец из крещёных татар, поэтому имена и фамилии у него и моих родных русские, их и в паспорта записывали русскими, но лицо-то не спрячешь!
А у Женьки мама татарка, соответственно, её национальность тоже налицо и на лице, хоть мы с Женькой совсем не похожи. Она невысокая и тоненькая, как воробышек, а я чуть ли не на голову выше. У меня лицо условно треугольное, а у Женьки круглое, и поэтому она кажется коренастой, хотя под длинной свободной одеждой самой Женьки прячется очень мало, и волосы у неё тёмные, вьющиеся, она их заплетает в косу до пояса, а у меня на голове светлая солома.
На мой взгляд, если у нас с Женькой и есть какое-то сходство, так это только очки у обеих, но татары думают иначе. Они даже в Альке, похожей на отца, а не на меня, и то видят свою кровь. Когда мы в будущем начнём ездить с Алькой в Крым, то, к нашему изумлению, там с нами часто будут пытаться заговорить по-татарски самые разные люди.
Так вот, мы с девчонками и с отцом Георгием погрузились в проходящий московский поезд уже под вечер, плацкартные билеты нам достались на боковых и вторых полках в разных купе. Алька с Нюшкой радостно забрались вместе наверх и тихонько там щебетали, а мы втроём примостились внизу, по-моему, одно нижнее место у нас всё же имелось.
Жара, духота, накопившаяся усталость, так хочется лечь, но на второй полке совсем нечем дышать, внизу воздух хоть как-то движется. Вот мы сидим внизу, пьём чай и разговариваем, а вагон заполнен большей частью молодыми мужчинами, они коротают время за пивом, закусывают колбасой и глазеют на нашу странную компанию.
Кто бы из нас подумал переодеться в дорогу – в чём ходили в монастыре, в том и поехали, отец Георгий, естественно, в подряснике, мы все четверо в платках и в юбках по пятки, и разговоры у нас специфические.
Я не помню, с чего всё началось, но скоро к нам привязался не очень трезвый мужик, сидящий по соседству, он встревал в наши разговоры, перебивал, и усиленно интересовался, кто мы такие и откуда. Примерно через час он как-то уяснил для себя, что ни я, ни Женька отцу Георгию не жёны, и дети у нас тоже не родные между собой, вот тогда в его поведении случилась резкая перемена, а мы реально заглянули в глаза бесу!
Сначала припадки агрессии у этого человека ещё чередовались с короткими периодами затишья, он отдыхал, пил пиво, закусывал и снова кидался на нас с матюками, но к ночи агрессия победила.
Причём он обращался именно ко мне,
