– Получается, – она не смогла договорить. Шумно вдохнула, подняла взгляд к весеннему приветливому небу, чтобы справиться с мутной пеленой, – получается, что это…все…обман.

На последнем слове она не сдержалась и всхлипнула.

– Мне жаль. Просто те обители полностью…

– Высосали своих обитателей? – простонала она, утыкаясь лицом в ладони.

– Да. Сила одаренных закончилась, миарт-таны засохли. Такое место изжило само себя, съело, забрав все до крупицы. Ну а вам сказали, что это мы.

Ей хотелось обвинить его во лжи. Кричать, что все это неправда. Отхлестать его по щекам за то, что посмел сказать такую ересь. Но сердце знало, что кхассер не лжет. Что каждое его слово – это горькая, жуткая в своей жестокости правда.

Ким все-таки не выдержала и разрыдалась. Та защита, на которую они уповали, на самом деле была смертельной ловушкой для них самих.

***

– Не плачь, Ким. Ты ни в чем не виновата. Вы просто делали, что вам говорили.

– Кто-то же должен был знать о том, что происходило на самом деле.

– У таких мест всегда есть хранитель. Тот, кто оберегает цветы, защищает их, направляет остальных в нужное русло. Хранитель связан с этим местом, на нем держится защита, и ему идет часть выкаченной энергии. Они живут долго, порой сотню лет, а то и дольше, питаясь чужими жизнями. Ставят основу защиты и выбирают миарт-тан, который за зиму передаёт энергию жертвы.

Ким вспоминала тонкие, по-старчески сморщенные руки старой йены, ее глаза, давно потерявшие привычную яркость, ласковый дребезжащий голос. Добрая, понимающая йена.

…В этом году она выбрала своей жертвой Манилу.

– Вдруг ты ошибаешься, – ей было так тяжело поверить, что та, которая заменяла изгнанникам мать, на самом деле с готовностью обрекала их на смерть.

– У меня нет других доказательств, кроме собственных слов, – Хасс повел плечами, – должен быть какой-то амулет, позволяющий копить энергию. Какой-то резервуар.

Ким снова вспомнила монастырь. Его мрачные коридоры с грубыми старыми дверями и безликие кельи-комнаты. Гуляющий под крышей ветер и запах сырости, не проходящий даже в самые жаркие дни. В монастыре Россы не было ни дорогих картин, ни гобеленов, ни витражей на окнах. Все серое и уныло одинаковое. Единственным ярким пятном была ваза в комнате старой йены. Она очень берегла ее и никому не разрешала прикасаться, даже пыль протирать не позволяла, и всем с гордостью говорила, что это подарок кого-то очень важного.

Вазочка была голубая с розовыми и белыми цветами. Якая, воздушная и будто живая. Теперь Ким понимала, что действительно живая.

– Вся суть в простых вещах, – повторил Хасс, наблюдая за тем, как меняется выражение ее лица, как в глазах появляется понимание, – в белых цветах – смерть, в неприглядном камне – сила кхассеров…

Неприятная правда расправляла свои крылья, выписывала чудовищный в своей жестокости узор, рвала душу на части.

– В вазочке на столе – долголетие йены, – закончила вместо него Ким.

Между ними упала тишина. Хасс не торопил ее, ждал, когда свыкнется и примет его слова. На это нужно было время.

Ким давилась своими эмоциями. Страхом, болью, разочарованием. Пыталась принять – и не могла. Все внутри протестовало против такой правды. Но и сопротивляться уже не было сил. Она проникала внутрь, под кожу, в каждую клеточку. Отравляла, причиняя неимоверную боль. Хотелось реветь, выть до хрипоты, но голоса не было, как и слез.

Ким поднялась на ноги.

– Куда собралась, – кхассер тут же схватил за тонкое запястье, удерживая рядом с собой. Его ладонь обжигала.

– Пусти меня, Хасс, – Ким через силу отпихнула от себя его руку. Отошла к обрыву и, остановившись на самом краю, с тоской смотрела на долину Изгнанников, едва различимую внизу, за пологим хребтом.

Она смирилась с тем, что эта узкая долина, лентой извивающаяся между двух горных рядов стала ее домом. А теперь оказалось, что это тюрьма. Даже не тюрьма, а склеп для тех, кто имел хоть какую-то каплю магического дара. И белоснежные нежные миар-таны, казавшиеся спасением во время долгой зимы, на самом деле были смертельными ловушками, по капле выпивающими их до дна.

– Отойди от края, Ким. Ветер сильный, упадешь.

Она только повела плечами. Даже если упадёт – он подхватит, не даст разбиться.

Никогда.

Сейчас она это понимала. Чувствовала, как у нее самой все встает на свои места. Что тот кусок души, который замирал, когда его не было рядом, теперь вернулась на место.

Глупо придумывать ненависть там, где ее нет.

Хасс встал рядом и тоже окинул долину сумрачным взглядом. Неприятное место. Здесь даже в воздухе сквозила горечь предательства. Им была пропитана насквозь земля, каждый лепесток белого дурмана, каждый камень.

– Жалеешь, что узнала?

– Я хочу предложить сделку. – Жестко произнесла Ким.

Хасс ждал, не отрывая внимательного взгляда от ее лица. Сильное сердце зверя бешено колотилось от предвкушения. Молчал, позволяя ей сказать самой. Принять.

– Ты поможешь мне разрушить обители сна в долине Изгнанников и забрать с собой подругу. Если она еще жива, а я… – она замолчала, не зная, что предложить. Потом усмехнулась. У нее ничего не было кроме нее самой, – Я пойду с тобой добровольно. Хоть в Андракис, хоть в нижний мир. Куда угодно.

– Делаешь одолжение?

– Нет. Прошу помощи. Ты же знаешь, что здесь происходит. Эти люди за высокими стенами Асоллы…они используют их…нас. Выкачивают силы, чтобы оградить себя и свои земли.

– Это не их земли.

– Тем более. Хасс! Мы должны это сделать. Понимаешь? Должны!!!

Хасс улыбался. Не мог не улыбаться. Потому что эта маленькая, с виду такая слабая девушка, была полна внутренней силы и огня. Он бы сам предложил ей такую сделку, но она опередила.

– Это будет не так просто. Долина большая. И то место, в котором я тебя нашел – находится на противоположной ее части.

– Не важно, – Ким покачала головой, – надо помочь не только тем, кто живет в монастыре Россы, но и остальным. Они имеют право жить. Нормально, для себя, а не для того, чтобы ими питались цветы, несправедливые границы и старые обманщики.

После недолгого молчания он коротко кивнул:

– Я согласен. Выходим на рассвете. Времени у нас мало. Скоро долина будет кишеть стражниками из Милрадии.

– Спасибо, – прошептала она, едва заметно улыбаясь.

– Ночью будет холодно.

Хасс обернулся зверем, прошелся по уступу, выбирая место поудобнее, и лег, выжидающе подняв крыло. После всех переживаний и бессонной ночи, проведенной в лапах у летяющего зверя, глаза действительно слипались, но спать на камнях