Однако подобная череда переходов от одного князя к другому противоречит всем тогдашним принципам службы. Разумеется, у бояр было право свободного отъезда к другому князю. Но они пользовались этой возможностью лишь в исключительных случаях, поскольку при новом дворе им приходилось делать карьеру заново, зачастую преодолевая сопротивление местной боярской элиты, косо смотревшей на «чужаков».

В этих условиях служба бояр являлась по преимуществу наследственной, что отразилось на крестоцеловальных записях, составлявшихся при выезде бояр к новому сюзерену. Формуляр, сохранившийся в митрополичьем архиве, свидетельствует, что боярин приносил присягу князю и его детям не только лично, но и от имени своих детей: «А мне, имярек, и детей своих болших к своему государю, к великому князю имярек, привести, и к его детем»[239].

К тому же у князей имелось действенное средство, чтобы «привязать» к себе своих бояр. При переходе к новому сюзерену боярин получал определенные земельные владения в его княжестве. При этом он обязан был оставить свои земли в прежнем княжестве старому сюзерену. Лишь только начиная с московско-тверского докончания 1375 г., княжеские соглашения фиксируют новую норму – право бояр сохранять при отъезде свои вотчины в прежнем княжении[240].

С учетом вышесказанного проанализируем все летописные известия, в которых упоминается Шварн. Под 1146 г. в Лаврентьевской летописи говорится о том, что в ходе очередной княжеской междоусобицы Изяслав Мстиславич послал против Святослава Ольговича «Шварна и Изяслава Давидовича и взяша полона много у Карачева»[241]. Ипатьевская летопись дает несколько другие сведения: «Изяславъ Мьстиславичь и Володимиръ Давыдовичь пославша брата своего Изяслава съ Шварномъ, а сами по немъ идоста»[242]. Из них выясняется, что Шварн находился в подчинении у Изяслава Давыдовича. Следующий раз летописец упоминает Шварна под 1152 г., когда он вместе со сторожами Изяслава Мстиславича охранял против половцев брод через Днепр у Витичева: «Изяславлим сторожам стоящим на оной стороне со Кшварномъ и не дадущимъ вбрести въ Днепръ». Однако после того, как половцы на конях стали форсировать реку, «сторожеве же Изяславли оубоявшеся бежаша». «Шварно же то видивъ, побеже». В качестве оправдания ему летописец говорит, что «не бяше ту князя, а боярина не вси слушаютъ»[243]. Это прямое указание на то, что Шварн служил Изяславу Давыдовичу – союзнику Изяслава Мстиславича. В решающий момент боя он не смог остановить бегство хотя и союзной, но все же не своей рати. Еще одно упоминание Шварна относится к 1162 г., в рассказе Ипатьевской летописи о гибели Изяслава Давыдовича в сражении с войсками Ростислава Мстиславича, когда приводятся имена попавших в плен его бояр: «Яша же тогда и Шварана, и Милятича оба, Степена и Якуна и Нажира Переяславича»[244].

Уже после кончины князя Изяслава Давыдовича Ипатьевская летопись под 1167 г. помещает следующее известие: «Том же лете яша половци Шварна за Переяславлемъ, а дружину его избиша и взяша на нем искупа множьство»[245]. Кому же в это время служил Шварн? П.С. Стефанович на этот счет делает следующие рассуждения: «В это время в Киеве княжил Ростислав Мстиславич, а в Переяславле – Глеб, сын Юрия Суздальского. Теоретически Шварн мог действовать от имени любого из этих князей, а возможно, он пустился в какие-то предприятия – торговые или грабительские (например, против тех же половцев) – на свой страх и риск»[246].

Нам неизвестно, были ли сыновья у Изяслава Давыдовича и кому из черниговских князей служил Шварн после его гибели. Тем не менее у нас есть основания полагать, что отец Марии продолжал свою службу при черниговском дворе. Думать так заставляет одно обстоятельство.

Симеоновская летопись, рассказывая о похоронах дочери Шварна – Марии, добавляет одну на первый взгляд малозначительную подробность – на погребении среди прочих были «и вси Лужане оть мала и до велика»[247].

Издатели летописи внесли слово «Лужане» в географический указатель, но не объяснили, жители какого населенного пункта подразумеваются. Просмотр источников показал, что в ближних и дальних окрестностях Владимира нет поселений с названиями, от которых можно произвести подобное определение. Между тем в «Списке городов русских дальних и ближних» упоминается городок Лужа, получивший название от одноименной реки, притока Протвы[248]. С последней четверти XIV в. он находился в составе владений серпуховских князей, пока в середине XV в. не был отобран Василием Темным[249].

Локализация Лужи вызвала среди исследователей споры. В частности, М.Н. Тихомиров счел «возможным отождествить Лужу с современным Малоярославцем». Эту позицию впоследствии поддержали А.А. Юшко и В.Н. Темушев[250]. В отличие от них В.Н. Дебольский, А.М. Сахаров, А.Б. Мазуров и А.Ю. Никандров пришли к выводу, что Лужа и Малоярославец являются двумя разными городами[251].