приступ счастья, до слез. Это все нервы, конечно…

Матвей поворачивает ко мне голову. Я чувствую, как он перетекает взглядом по моему лицу: ресницы, кончик носа, губы.

— …Я подумал, что даже поликлиника, может стать романтическим местом, если ты рядом с человеком, который тебе очень нравится.

— Да, возможно, стоит включить в мой путеводитель поликлинику, — говорю я серьезным тоном. Не подаю вида, что от его слов у меня на душе будто сыплется разноцветный серпантин.

Диагноз: ушиб ключицы. Никакого перелома!

Мы выходим на улицу. После поликлиники это словно другая планета: рассвет, нежное розово-голубое небо, еще свежий воздух, пахнущий влажной пылью — недавно прошел дождь.

Мой дом в паре кварталов, мы идем туда по пустым улицам, под куполами кленов. Молчим. Но это приятная тишина, объединяющая. Когда подходим к пешеходному переходу, из-за угла выныривает машина. Матвей останавливает меня за руку, а потом не отпускает, держит мою ладонь в своей ладони.

— Что ты нашел во мне, Матвей? — спрашиваю я так смело, будто до сих пор нахожусь под воздействием шампанского, хотя, конечно, это не так.

— На твой вопрос нет простого ответа, Вероника. — Он не смотрит на меня, но еще сильнее сжимает мою ладонь, и я вся превращаюсь в слух. — Все началось с того момента, когда ты вышла из автобуса на остановке возле офиса. Я заметил тебя, мельком. Подумал: «Красивые в Минске девушки». А через пару минут, еще до тренажерки не дошел, увидел, как ты елозишь бедрами по капоту моей машины. Это было очень… очень сексуально. Я предложил тебе тест-драйв — стандартная схема, а ты сбежала. И вот этим ты сильно меня зацепила. Девушка в простой одежде, наверняка еще не обласканная мужским вниманием, — ты должна была согласиться. А потом выяснилось, ты моя подчиненная. Ну как этим было не воспользоваться? Только у тебя оказалось секретное оружие: ты так облизываешь кончиком языка верхнююю губу, что мой мозг на какое-то время просто отключается. А потом сюрприз за сюрпризом: ты пишешь эротику, выдаешь себя за свою подругу, соблазняешь меня у себя в ванной…

— Вообще-то…

— А когда, казалось, все, у меня получилось, ты заявляешь: «Я решила, что могу дописать роман без вашей помощи». Обычно к этому времени я уже расстаюсь с девушками, а с тобой дошел только до уровня подержать за руку.

Мы не смотрим друг на друга, но улыбаемся оба, я знаю.

— Так что я не знаю толком, как ответить на твой вопрос, Вероника. Ты меня постоянно удивляешь. Мне с тобой интересно. Меня к тебе влечет. Как-то так, если коротко.

От этих слов у меня в груди будто разгорается солнышко. Господи, какой же я себя чувствую счастливой!.. И как сложно просто спокойно идти рядом с Матвеем, держа его за руку, когда хочется подпрыгивать, как ребенок, выделывать разные па и кричать на весь город о том, что я чувствую.

Так мы идем до самого пруда. Здесь останавливаемся. Я опираюсь о парапет, Матвей бережно обнимает от меня сзади, и от этого меня захлестывает волна нежности. Я прикрываю глаза, чтобы впитать это ощущение, запомнить его в мельчайших подробностях: и теплый кокон рук, и волнительный холодок в груди, и приятные мурашки по коже. Я не вижу, но чувствую, как из-за деревьев выползает солнце, оно мягко давит светом на веки. Где-то с другой стороны пруда кричат утки.

Матвей склоняются к моему уху.

— Я хочу тебя поцеловать, — говорит он вполголоса, и по моему телу проносится легкая сладкая судорога.

Я медленно оборачиваюсь, оставаясь в его объятиях.

Мне по-прежнему страшно, но теперь это не самое сильное чувство. Оно словно где-то позади, напоминает о себе, но не влияет на мои решения. Страх больше не управляет мной.

Я сама тянусь к Матвею, он мягко обхватывает ладонями мое лицо, и мы сливаемся в поцелуе.

Я не могу это описать… Я всю жизнь работаю со словами, но мне их не хватает. Я бы сыграла на музыкальном инструменте, если бы умела. Потому что сейчас сама словно струна, из которой пальцами и губами Матвей извлекает музыку. Она смешивается с музыкой нашего влечения, рассвета, щебета птиц, упоительного запаха волос, зефирной корочки облаков, быстрого биения его сердца под моими ладонями.

А что из этого можно описать в книге? Мы долго и упоительно целовались.

Мы долго и упоительно целовались… Впрочем, даже от этой фразы у меня подкашиваются колени. А что подумают читатели — мне сейчас совершенно все равно.

Глава 20

Я просыпаюсь от воспоминаний о поцелуе.

Сердце бьется так сильно, будто это только что происходило наяву. Я проспала не больше трех часов, грань между реальностью и иллюзией размыта, и ощущения кажутся такими настоящими!

Нежась в постели, пытаюсь вспомнить поцелуй в деталях, разобрать его на составляющее, чтобы навсегда сохранить эти совершенно новые ощущения в памяти… И вместо ярких воспоминаний получаю чувственные фантазии о продолжении. То ли писательница во мне хочет дополнить сцену, то ли я сама мечтаю узнать, что будет после поцелуя. Немного я уже подсмотрела, когда мы воссоздавали сцену в моей ванной. И это было… просто… крышесносно… Хотя толком ничего и не происходило, даже прелюдией не назовешь.

Останавливаю себя. Сажусь на кровати.

Фантазии сейчас ни к чему. Лучше держать себя в руках. Ни на что не рассчитывать. Я же понятия не имею, что происходит в голове у Мэтта, то есть, Матвея. А если для него это вообще ничего не значит? Мало ли что случается на эмоциях. Бессонная ночь, усталость, шампанское, ушиб плеча… Поцелуй вообще может потеряться в этом списке.

Мама гремит сковородой на кухне. Наверняка так привлекает мое внимание, чтобы самой не заходить в детскую, первой не говорить «Доброе утро!».

Когда я вернулась домой, она с таким грохотом захлопнула дверь своей спальни, что, наверное, разбудила соседей. Мне жаль маму, но то, что происходит сейчас со мной важнее, значительно важнее ее истерик.

Сегодня обойдусь без завтрака.

Надеваю короткое летнее платье лимонного оттенка на бретельках — совсем