Так что сначала я привожу его в порядок и только потом отправляюсь на поиски пропитания. Банка сухой смеси – это, видимо, оно и есть. Нужно вскипятить чайник.

– Газом у вас воняет. Или кажется?

Я все-таки разжигаю эту чертову горелку на плите, которая выглядит так, словно в нее прямым попаданием ударил снаряд, и спустя пятнадцать минут добываю кипяток. Этого времени как раз хватает, чтобы слегка отмыть найденную в коляске бутылочку с соской от коричневой субстанции, которая была в ней раньше.

Час давно прошел. И еще один. Когда мы с чистым и румяным Митей заканчиваем говорить о политике и переходим к новостям культуры, в прихожей щелкает замок. Но это не Стефа. Мой незадачливый герой-любовник, похоже, решил, что попал не туда, а если и туда, то нужно срочно убираться обратно.

– А вот и дядя Илья, – тяну я сладенько. – Но мы же не будем его убивать? Или все-таки будем?

– Пусть скажет последнее слово! – как бы пищит моим же голосом Митя. – Суд выслушает его и вынесет приговор!

– И что это было? – обращаюсь я к Илье как обычно. Судя по выражению его лица, наши с Митей тирады не затронули в его семантическом поле ни единого знакомого смысла. Стоит, ресницами хлопает.

– А чего?

– Ладно, – говорю, – разувайся, заходи. Сестре своей позвонить можешь? Сказала, на часок – и нет ее.

– Забей, она может до завтра затусить.

– А как же…

Он как-то подозрительно не волнуется и тащит из холодильника бутылку пива. По правде говоря, это единственное, что там есть.

– Забей.

План похищения Мити приобретает в моей голове все более отчетливые очертания, но думать о племяннике пока рано. Мне позарез нужно, чтобы это двуличное трепло поработало на благо меня и моих будущих слов.

– Расскажи про эту вашу «магию». Как она работает?

Илья давится пивом, надсадно кашляет и мотает головой, похлопывая себя кулаком по впалой груди. Сипит:

– Хрен ее знает. – И снова пьет, чтобы протолкнуть застрявшее.

– Вы ложитесь на рельсы в определенном месте, верно? Разве не бывало такого, чтобы загаданное не сбылось?

– Да всегда сбывается. – От кашля у него начинают течь сопли, и теперь он то и дело утирает нос рукавом свитера. – Только, короче, нельзя загадывать чью-то смерть, иначе сам умрешь.

Кем писаны эти правила, без подсказок ясно. Чувствуется рука мастера.

– Умрешь, как Катя?

– Че за Катя?

– Катя, которой Джон отдал парик, а этот парик нашли потом на болоте, в рюкзаке, рядом с трупом ее отца.

– Джон не убивал, реально тебе говорю! – Я посматриваю на притихшего Митю: пригрелся и дрыхнет, несмотря на крики своего дядюшки. Прикладываю палец к губам, чтобы говорил потише, и Илья старается, но надолго его не хватает. Только на первую фразу: – Джон не убивал. – А дальше опять во всю глотку: – Он хотел отобрать парик, зассал, короче, что его к Катьке приплетут, потому что ее батя нашел парик в кустах рядом с ее трупом раньше ментов и пошел разбираться, что это за хуйня вообще, короче. Не въехал и начал Джону угрожать, что у него есть улика. Джон его вызвал на встречу, тот на него матом про какое-то изнасилование и убийство, короче, и у него натурально припадок начался, Джон – на велик и свалил, чтобы еще одну мокруху на него не повесили.

– Подожди. – Это самая длинная речь, какую я от него слышала, и теперь с непривычки приходится стараться, чтобы отделить зерна от плевел, то есть смысл от «короче», и хотя бы приблизительно выстроить логику. Катин отец нашел рядом с тем местом, где она погибла, парик и обвинил Джона сначала в изнасиловании, а потом и в убийстве дочери. Они встретились, Джон надеялся вернуть парик, но испугался и уехал, когда Катиному отцу стало плохо. Кажется, все верно. – Но откуда тогда Катин папа узнал, что Джон имеет отношение к этому парику?

– Он просто всем в рожу его тыкал и спрашивал, вот ему и сказали, что это бабки Джона парик: она в нем ходила, пока от рака не умерла.

Да ты и впрямь сокровище. Бесценный кадр. Страшно представить, сколько подобного хлама хранится в твоей голове.

– В общем, никакой магии…

– Че? – вскидывается Илья. От звука его голоса у меня начинают ныть зубы.

– Потише, ребенок спит. Напомни, – говорю, – где это ваше… место силы?

Молчит. То ли нарочно, то ли не расслышал вопроса.

– Где бывшее капище?

– Спроси у Джона.

Я ухожу, чтобы засунуть сопящего Митю в комбинезон. Застегиваю молнии и шиплю от злости. Тварь подкаблучная! Митя хнычет сквозь сон, и я прижимаю его к себе, одновременно пытаясь обуться. Какая же тварь.

Коляска стоит на прежнем месте. С Ильей я не прощаюсь.

* * *

Тетушка кричит, но у нее получается делать это шепотом:

– Он не кукла! Нельзя просто взять его и унести! Это воровство! Ты украла ребенка!

– Нет, не украла. Он в гостях у бабушки.

Она вцепляется в свои химические кудряшки так, что те распрямляются.

– Подадут в розыск. Заявят на тебя в полицию.

– И пускай. – Я сама себе удивляюсь: хотя тетушка и права, мне не страшно, а скорее смешно. – Не терпится рассказать, как Стефа оставила меня с ним и ушла «на часок». И да, пусть полицейские заодно зайдут в гости к Апрелевым. Так, посмотреть бытовые условия.

– Можно подумать, у нас с тобой есть эти «условия», – шепчет она, слегка успокоившись. – Ох, Майка, что ты наделала… Она несовершеннолетняя, у ребенка есть опекун – ее отец. Где-то был записан его телефон…

– Митя, – говорю я, пока она листает в прихожей свой блокнот. – Его Митя зовут.

– А… Алло, Виктор! – Ну все. Я ухожу на кухню и через занавеску смотрю, как расплывается вокруг фонаря шар желтого света. – Это Полина, да. Твой внук у нас. Малой у нас, говорю! Приходите и забирайте. Ну как получилось: дочь твоя… Дочь, говорю, твоя! Ай…

За спиной звенят тарелки: переставляет их в сушилку, будто нет ничего важнее.

– Трубку бросил. Даже не сказал, когда приедет.

– Теперь он изобьет свою дочь, – чеканю я, – а Митя вернется в квартиру, заваленную говном до потолка.

– Ну и что, что я, по-твоему, должна была сделать?

– Забрать его.

– Майка… – Я чувствую, что тетя больше не злится. Тарелки тоже затихают – она встает рядом и щупает пальцем землю в цветочном горшке. – Я все понимаю, но куда забрать? Кто с ним сидеть будет? Я на работе постоянно. Ты учишься. А девка эта мне здесь не нужна. Думаешь, если она там сидит в говне, то с собой его не притащит? Вернется Дима, тогда решим. Но пока нет другого выхода, понимаешь?

– У них в квартире газом пахнет. Если рванет, вы…

– Ерунды не говори, – перебивает она.

В дверь уже звонят. Митя в моей комнате поднимает рев, но тетя Поля жестом запрещает мне туда идти. Я так и смотрю на фонарь, пока она передает Митю через порог старшему Апрелеву.

Инфоповод

После того как Савва попал в больницу, Джон на время оставил меня в покое. То ли размышлял, то ли боялся, то ли – самый маловероятный вариант – в его спятивших мозгах зародилось новое понимание реальности. Той самой реальности, в которой он никакой не король, а взрослый и, скорее всего, вменяемый парень. В любую секунду Савва мог чудесным образом излечиться от амнезии и вспомнить лица тех, кто на него напал, а если не вспомнить, то разглядеть их на записи с видеорегистратора. И его королевское величество вверх тормашками свалится со своего трона. Уверена, он это понимал. Понимал и делал вид, будто мы незнакомы. Ни взгляда в мою сторону. А на случай, если я вдруг захочу покуситься на его честь сама, Джон окружил себя все той же свитой: Стася, Вика и позади всех, как чумной, – Илья.

В понедельник я закончила записывать и выложила на подкаст-платформы выпуск «15/11/19». Его героями стали не только Март и Рушка, но и «пропавший сын» Константин Гнатюк. Я по-прежнему избегала говорить о себе и своей семье и придерживалась повествования от третьего лица, но мы все равно стояли за каждым словом, и я все равно плакала, а потом выреза́ла свои всхлипы на монтаже. А во вторник про подкаст написали в телеграм-канале с двумя миллионами подписчиков: «Страшные в своей искренности истории жертв “санитара” Лютаева с уникальными