Придя на место, я осмотрел его, выяснил ход и засел на окраине, в ожидании появления пантача. Комары и москиты набросились на меня с остервенением, но я стоически переносил это испытание огнем и только изредка размазывал напившихся мучителей по своей физиономии.

В тайге было тихо. Ни один звук не долетал до моего слуха, и только полчища комаров жужжали вокруг меня, празднуя свою победу. Прошло более четырех часов. Ноги и руки у меня затекли и в глазах рябило от напряжения зрения. Я уже начал сомневаться в успехе охоты и мечтал о возвращении в уютное зимовье, как вдруг внезапно хрустнула в дубняке сухая ветка и послышались осторожные шаги приближающегося зверя. Темнота ничего не позволяла видеть, кроме двух столбов белой березы, поставленных на солонце[3], чтобы на фоне их лучше рассмотреть, темную фигуру изюбря.

Подойдя к солонцу зверь остановился и замер.

Так прошло несколько секунд, показавшихся мне вечностью. Один коварный комар, как нарочно, уселся мне на кончик носа и пребольно ужалил; большого напряжения воли мне стоило, чтобы не поднять руку и не прихлопнуть каналью.

Изюбрь стоял передо мной шагах в тридцати, и втягивал в себя воздух. Я его не видел, но чувствовал его присутствие и ждал, сдерживая дыхание и держа винтовку на прицеле, у плеча. Воздух тянул на меня и я обонял специфический запах зверя. Но вот, он двинулся смело вперед и заслонил своим телом одну из берез. Я нажал на спуск. Грянул выстрел, раскатившийся гулким эхом по горам и далеким падям. Изюбрь ринулся вперед и упал, но моментально справился и шагом пошел на уход, на вершину соседней сопки.

Идти за ним было бесполезно. Я зажег спичку и при ее свете различил темные сгустки крови и определил тяжелое поранение в область брюшины. Зверь с такой раной должен пасть через три – четыре часа.

Я решил дождаться рассвета и идти по следам. Завернувшись в брезентовый плащ, я забрался в дубовый куст, лег на подстилку из сухой листвы и заснул, как убитый.

Благие намерения, – проснуться на рассвете, не оправдались, меня разбудил Афанасенко, пришедший со своего солонца на выстрел, так как в эту ночь к нему изюбрь не вышел.

Солнце уже высоко стояло на небе, тайга проснулась и звенела тысячами птичьих голосов и стрекотаньем насекомых. Осмотрев кровяные следы зверя, мы быстро двинулись на вершину сопки, рассчитывая найти его там.

Действительно, в одном из глубоких ущелий, мы нашли павшего зверя; он лежал на боку, вытянув ноги и запрокинув на спину красивую голову с великолепными пантами. Прекрасные, большие глаза его были открыты язык закушен.

Я уже собрался потрошить зверя и вырубать панты, для чего достал из походной сумки складной нож с пилкой, как вдруг, совершенно неожиданно, как гром с безоблачного неба, раздался сухой винтовочный выстрел и вблизи меня щелкнула пуля, пронизав ствол небольшого дуба, под которым мы возились, приступая к свежеванию зверя.

Медлить было нельзя. Мы бросились в кусты и залегли в них. После первого выстрела последовало еще несколько и пули щелкали вокруг нас. Очевидно, в нас стреляли, как по зрячему зверю, и малейшая наша оплошность стоила бы жизни.

Афанасенко, лежавший около меня, сразу сообразил, что стрельба производится из одной винтовки, значит враг один, и предупредив меня, – не отходить от убитого зверя, – пополз в сторону, бросив мне мимоходом следующую фразу:

«Оставайтесь здесь! Я пойду его попугаю и научу стрелять!»

После исчезновения моего товарища, наступила та зловещая тишина, которая всегда бывает чревата событиями. Я лежал под кустом дуба; передо мной раскинулась туша изюбря; холодные, стеклянные глаза его смотрели в ясное голубое небо и, казалось, вопрошали: «За что?»

Я мысленно оправдывал себя, припоминая суровый «закон тайги» и чутко прислушивался к малейшему шуму, всматриваясь в зеленую чащу леса и держа наготове верную винтовку. Стрелявший, очевидно, выслеживал меня давно и ждал, когда я убью пантача; но почему он не попал в меня, когда я стоял во весь рост, для меня осталось загадкой. О присутствии Афанасенко он, вероятно, не знал и рассчитывал иметь дело только со мной.

В тайге практикуется такой способ добывания пантов, при чем разбойник неотступно следит за охотником и пускает в него пулю из засады, когда последний добыл драгоценный трофей. Но способ этот, несмотря на добычливость, очень рискован и кончается иногда гибелью самого грабителя.

Кто был наш противник, я не знал, так как этим промыслом занимаются здесь как русские, так и китайцы.

Тишина в тайге стояла невозмутимая. Начинало парить. В зарослях винограда и в траве неистово трещали цикады, да проворные дятлы, перелетая от ствола к стволу, долбили кору своими крепкими клювами.

Мне надоело, наконец, лежать под кустом и я постепенно выполз из зарослей и стал осматриваться. Выстрелы были направлены с соседнего хребта, спускавшегося в падь; там виднелись огромные камни гранитного обнажения; до них было не более двухсот шагов. Я чувствовал опасность с той стороны и не спускал глаз с этих гранитных скал, за которыми, вероятно, засел враг. Подыскав толстый ствол старого дуба, я расположился за ним, навел дуло винтовки на опасные камни и стал выжидать.

Прошло более часа с тех пор, как мой приятель ушел в разведку. Время тянулось томительно долго и я начал уже терять терпение, но внезапно раздавшийся звук выстрела где-то в отдалении заставил меня встрепенуться и насторожиться.

Я ожидал второго выстрела, но его не последовало, и снова наступила прежняя томительная тишина. Вынужденное бездействие тяготило меня, я волновался, но ничего не мог предпринять, ограничиваясь своей пассивной ролью. По моим предположениям, выстрел был со стороны Афанасенко и я терялся в догадках не зная, что именно там происходит.

Я был спокоен за своего товарища, так как был уверен в его опытности и выдержке. Пуля его редко давала промах, и в тайге он мог постоять за себя. Это был старый таежный волк, безупречной смелости, поэтому я был убежден, что он поступит именно так, как надлежит.

Я не ошибся. Не прошло и получаса после выстрела, как появился Афанасенко, ведя перед собой связанного по рукам хунхуза. Оказалось, что последний действительно выследил меня и засел за камни, с целью, в конце-концов, покончить со мной и воспользоваться моей добычей.

Вид у хунхуза был смущенный, хотя в то