Казалось, тетя Моника почувствовала головокружение. На мой вопрос, все ли с ней в порядке, она не ответила, полностью погруженная в свои мысли.

Мы снова вышли в приемную. Там нас ожидала парочка – мать и сын с рассеянными взглядами. Увидев нас, женщина опять завела было свою пластинку:

– Сестра! Сюда так неудобно добираться. А мне нужно поскорее вернуться на работу. У хозяйки свекор свалился от паралича, и, между прочим, уже в третий раз. Вы только представьте, этот старик каждый раз оказывается в больнице, но никак не хочет умереть…

– Хорошо. Пойдемте! – сухо бросила ей тетя.

И, уже обращаясь ко мне, сказала: – Я тебя попрошу об еще одном одолжении. Давай подвезем их?

Тетя внимательно присмотрелась к ребенку. Мальчишка по-прежнему елозил на стуле, то взбираясь на него, то слезая, и лупил по нему ногами. Вслед за тетей я тоже пригляделась к нему. Раньше я этого сорванца и за человека не посчитала бы, а он в свои десять лет уже успел совершить убийство, съел булку и легко заявил, что она была вкусной… Глядя на того, на кого раньше я не обратила бы никакого внимания, не удостоила даже взглядом, я вдруг подумала: кто знает, может, мы страдаем от одинаковой болезни, и, хотя причины разные, мы с ним – калеки с дефектом одного типа. Тогда мне впервые пришло в голову, что я – художница и профессор, считающая себя весьма неплохим человеком, способной привлечь внимание тщеславного прокурора, – на самом деле совсем такой не являюсь; и я такая же ущербная, как этот несчастный мальчишка с исцарапанными руками и поврежденным мозгом или его ужасно болтливая и рассеянная мать. И когда пришло осознание того, какое же я на самом деле ничтожество, меня словно полоснуло ножом, по спине пробежали мурашки. Как и Юнсу, это ужаснуло меня.

Синий блокнот 12

Мы с Ынсу вернулись в Ёндынпхо. Там все еще руководил Черный, смуглолицый тип. Мы снова стали попрошайничать в метро и на рынке. Каждый раз, проходя мимо злополучной лавки, я сверлил взглядом хозяина, который заявил на нас в полицию, и мечтал, что однажды сведу с ним счеты и будь что будет… Вот встану на ноги, буду в козырях, и однажды заставлю его валяться у меня в ногах с мольбами точно так же, как я когда-то молил его о пощаде, и с таким же равнодушным взглядом, как у него, задам ему по полной программе. Если тогда мне и было ради чего жить, то именно ради мести.

В один из дней Ынсу заболел. Он весь горел от температуры, ничего не ел, даже его любимый рамён в стаканчике, который я купил. Мне ничего не оставалось, кроме как проторчать возле него несколько дней, не выходя на заработок. Так что мы сидели на бобах. Когда температура немного спала, он открыл глаза и позвал:

– Брат! Та девушка, поющая сейчас гимн, красивая, наверно, правда?

Я бросил взгляд на экран. На время болезни Ынсу нас поместили в каморку Черного, чтобы не заразили гриппом других детей. По телевизору показывали открытие профессиональных бейсбольных игр, и в эти минуты девушка в короткой юбке и в бейсболке пела гимн. Не особо рассматривая, я ответил:

– Да.

– Она такая же красивая, как наша мама?

Мне надоели его вопросы, и я опять, не задумавшись, ляпнул:

– Да.

А Ынсу ни с того ни с сего расплакался. И я знал почему. Несмотря на его слезы, накинулся на него с матами и пинками… на больного ребенка… Он заревел еще пуще, сквозь всхлипы, упрашивая:

– Брат, я не буду, я больше не буду плакать…

Поколотив его, я выскочил из комнаты. Вместе с бывшими друзьями я напился, избегая возвращения к Черному и Ынсу. Мне хотелось снести всё на своем пути. Казалось, я не успокоюсь, пока не выпущу весь свой гнев, отыгравшись на ком-нибудь из прохожих, не важно, будь это мать, ведущая за руку малыша, парочка влюбленных или же стайка учеников, одетых в школьную форму… Меня переполняло желание надрать задницу любому, кто излучает счастье всем своим видом. Так я прицепился к мужику, идущему под ручку с женщиной, и со словами «чё вылупился?» затеял ссору… Меня снова забрали в полицию и выпустили через несколько дней. Когда я вернулся, Черный пришел в ярость. Он велел мне забрать Ынсу и убираться ко всем чертям.

«Бляха-муха, да и хрен с тобой! Думаешь, буду уламывать оставить нас?» – про себя послал я его матом и пошел за братом. Без меня он совсем осунулся – кожа да кости, лицо сжалось в кулачок. У меня защемило сердце. Черный, однако, устроил сцену только для виду. Он, похоже, почувствовал неладное с Ынсу, поэтому и решил избавиться от нас. Я подхватил брата на закорки.

Это случилось весенним вечером. Запах цветов проникал в абсолютно все уголки города, даже в эти трущобы. Стало заметно теплее, поэтому я решил, что, постелив несколько газет на пол в метро, можно будет вполне перекантоваться, не околев. Ынсу, как в те давние времена, когда мы рядышком лежали на расстеленных одеялах, взял меня за руку и сказал:

– Как хорошо, что ты опять со мной. – И попросил: – Спой гимн! Будет хоть не так зябко…

Я же бросил ему:

– Спи уже…

– Хорошо, – сказал он.

Я долго не мог уснуть и, поворочавшись с боку на бок, крепко прижал к себе Ынсу, чтобы хоть как-то его обогреть. Однако, проснувшись утром, я обнаружил, что брат мертв.