её. Это будет очень непросто, но он постарается, потому что теперь, познав смерть и оглядываюсь на собственную бездарно прожитую жизнь, он начинает понимать, что деньги и бесконечные удовольствия ведут лишь по крутой дороге вниз, туда где нет настоящей жизни, а есть только её бессмысленные декорации.

А сейчас Родерику впервые за все эти дни стало по-настоящему жаль, что он больше не человек и у него нет тела со всеми следующими из этого плюсами и минусами. Если бы он только мог прожить ещё одну человеческую жизнь заново, то он, пожалуй, поменял бы её на вечность, открывшуюся перед призраком. Если бы у него было тело, то он бы лег сейчас рядом с Талией, обнял её и шепнул ей на ухо:

— Прости…

Нет, это вовсе не значит, что он изменил бы своим решениям, и снова поспешил бы исполнять её прихоти. Это значит, что он бы очень постарался найти те решения, которые устроили бы их двоих.

Если бы Родерик мог, он бы сейчас с огромным удовольствием налил в бокал остаток вина и выпил. Или нет, он бы взял в баре бутылку славного тульского полугара, сел бы в кресло и пил рюмка за рюмкой. И, наверное, даже закурил, чего не делал ни разу за прожитую жизнь. Хотя нет — всё это очень глупо. Мысли путались. В них примешивались совсем уж человеческие желания, и с ними было тяжело разобраться, но во всём этом беспорядке яснее всего проступало сожаление, что он, увы, не человек и у него нет физического тела.

Тело… Серый маг задумался об этом, и на ум пришли кое-какие интересные соображения.

* * *

Я долго не мог понять, что со мной. По телу по-прежнему блуждала боль, и не хотелось открывать глаза. Вообще не хотелось выходить из сна, но разум уже пробудился и пытался сложить картинку недавних событий из кусочков воспоминаний.

Арахна… Ну, да была эта паучица. Кстати, она превращалась в женщину и весьма красивую: рыжеватые волосы, милое лицо и опасный взгляд. Когти, очень длинные, способные проткнуть едва ли не насквозь. Гера… при мысли о ней боль стала сильнее. Причём резко. Гера? А кто вообще я? Астерий… Нет, это понятно, я — Астерий. Но в чьём я теле? Раз я чувствую такую боль, то должно быть тело. И это тело… Это тело графа Елецкого. Я был в нём.

И тут я вспомнил всё. Всё вплоть до последнего мгновения, за которым меня поглотила тьма. Перед её окончательным торжеством я видел лишь свои руки. Обуглившиеся. Через трещины в сгоревшей чёрной коже сочилась моя кровь.

Я пошевелил руками. Ну, да, я чувствовал их. И чувствовал боль в пальцах, ладонях — она была приятна. Нет, я не мазохист, но может быть и вы когда-нибудь поймёте, что боль может быть приятной, особенно в тот момент, когда она говорит, что с вашими руками или иными частями тела всё не так уж плохо, как могло показаться.

Глаза я открыл. Они смотрели на белый с розовым оттенком потолок, на котором ближе к центру будто из облаков проступала роспись: величественный лес, горы вдали и бегущий олень. В огромное окно доносился щебет птиц и шелест листвы в лёгком ветерке. Где же я? Дом Асклепия на Старолужской или на проспекте Победы? Там большой сад. Но вряд ли там столько птиц и такие роскошные палаты. Я оторвал голову от подушки, привстал, поглядывая на свои руки — они были обёрнуты белой тканью, но не бинтами, и лицо… на нём тоже что-то было. Что-то вроде маски. Боги, да я весь обмотан какой-то тонкой, почти невесомой тканью. Повернулся к окну и мне показалось, что в шелест листвы и пение птиц едва слышно вплетается шум водопада.

И вот тут меня осенило: я был во владениях Артемиды! Возле её дворца лес и много птиц, и именно там множество водопадов.

На душе стало так радостно, что захотелось закричать. Откинув лёгкое покрывало, я встал. Судя по рукам, ногам, всему телу сейчас я походил на мумию. К счастью, тело моё не было ни мёртвым, ни высохшим. Кто же так постарался меня замотать. Асклепий?

С небольшой осторожностью я попытался отодрать тонкую ткань с кисти левой руки. Потянул за уголок — получилось. Ткань или какой-то неведомый мне материал без труда отлипал от тела. Очень быстро я освободил левую руку. Следов ожога от молнии Перуна не осталось. Если он, этот величайший бог, являлся на самом деле. Может мне привиделись обгоревшие до черноты руки и сам финал моего визита в подземелье оказался другим? Отклеил ещё немного и дальше начал сдирать с себя тонкую ткань лоскутами, не церемонясь. В общем со мной порядке: под слоем необычной ткани находилось вполне нормальное тело графа Елецкого. Хотя если придраться, то кожа стала чуть розовее. И это минус — не хочется выглядеть нежным мальчиком. Думаю, этот недостаток легко исправит загар и физические упражнения на свежем воздухе.

Когда я встал и полностью освободил себя от покрова, то остался совершено голым. Чтобы не смущать никого таким видом, снял с постели простыню, превратив её в импровизированную одежду, и направился на разведку. Оставалось надеяться, что мои догадки верны, и я в гостях у Артемиды. Хотя, были иные предположения, менее приятные.

В доме или вернее дворце, огромном, судя по длине и ширине коридора, царила тишина и покой. Не слышалось ни одного человеческого голоса: только звуки леса и щебет птиц доносились издали и каким-то странным образом проникали в самые глубины дворца. Лишь дойдя до приоткрытой двери, высокой, с резьбой, покрытой позолотой, я услышал какое-то шевеление. Распахнул створку и увидел девушку. Карие, большие словно у лани, глаза испуганно смотрели на меня. Ротик незнакомки приоткрылся, но не издал ни звука.

— Милая, это же дворец Артемиды, верно? — спросил я, входя в зал.

Ни слова не говоря, она повернулась, взмахнув длинными чёрными волосами, и бросилась от меня наутёк.

Я смотрел вслед юной красавице, гадая пойти за ней или обследовать другие помещения, двери в которые остались за моей спиной. И кто эта девушка? Я почти ничего не знал о прислуге богинь или богов. Да, слышал, что у Афродиты имелись служанки из смертных и даже близкого ей круга нимф, которые купали её и расчёсывали волосы. Нимфы иногда окружали Афину. Но в прошлое посещение дворца Небесной Охотницы я не видел в нём никого кроме самой