из окон, слепящие даже при дневном свете. Даромир разрывался между желанием броситься внутрь и пониманием, что он не сумеет совладать с огненной ворожбой. Все, что ему оставалось, – ждать.

Постепенно всплески огня становились всё тише, пока не прекратились вовсе. Когда их гудение стихло, Даромир прислушался. По воленской привычке помянул морокуна и кинулся вытаскивать засов.

Внутри все было черным-черно из-за пламени, опалившего амбар. Густой удушливый дым висел под крышей, и разглядеть в нем что-либо было невозможно. Шехх припомнил, в каком месте оставил Итриду, и шагнул было туда. Но она сама встала перед ним – чумазая, вся в саже, с обычными глазами и посеревшим усталым лицом.

Огонь, вырвавшийся из ее тела, не желал униматься и теперь жадно пожирал уцелевшие перекрытия и окружал людей, протягивая к ним когтистые лапы. Даромир подхватил покачнувшуюся девушку и вытащил ее на улицу.

Они отбежали шагов на сорок и рухнули в пшеницу. Итрида лежала ничком, тяжело дыша. Даромир сидел, подогнув колени и зажав в зубах сорванный колосок. На его глазах здание рассыпалось, давно позаброшенное и теперь окончательно умершее. Что ж, у него получился достойный погребальный костер.

Итрида перевернулась на спину и приподнялась, опираясь на локти.

– Бояна помогала тебе совладать с огнем, верно?

Итрида помолчала, не спеша с ответом. Потом все же кивнула и прокашлялась. А затем тихо сказала:

– Я всегда выбирала одиночество. И Бояну тащить с собой не собиралась. Но когда она впервые мне помогла, я поняла, что не смогу ее отпустить. Мне повезло, что и она не хотела уходить. Хотя я до сих пор не знаю почему.

Даромир повернул голову и долго рассматривал уставшую Итриду, не отводящую взгляда от амбара.

– Я бы на ее месте тоже никуда не ушел, – наконец тихо сказал он.

– Что? – не расслышала Итрида.

Даромир не стал повторять. Вместо этого он спросил:

– И как часто с тобой случается… такое?

Итрида села и устало растерла руками лицо, провела ладонью по волосам и наконец зябко обняла себя за плечи, будто вырвавшийся огонь унес все тепло из ее тела.

– Всё чаще и чаще.

Глава 9. Один неверный шаг

Тонко звенели комары.

Настойчивый писк присутствовал всегда, независимо от того, был тусклый день или непроглядная ночь, шел мелкий противный дождь-сеногной или светило солнце. А ветер в эти земли не забредал. И воздух всегда был душным, тяжелым и спертым.

Храбр хлопнул себя по шее. Поскреб вспотевшую кожу ногтями, отер ладонь о штаны и снова взялся за топорище. Наточенное до синевы лезвие взлетело в воздух и упало росчерком серебристой молнии, раскалывая кривую корягу напополам. Храбр взмахнул топориком еще пару раз – и кинул получившиеся добротные поленья к горке их собратьев, медленно росшей по правую руку от него. Потом снова прихлопнул комара, теперь уже на голой груди.

Судя по звону, кусать его должны были не две-три твари, а целое облако, от встречи с которым на теле не осталось бы живого места. Но, видно, лишь немногие из крылатых кровососов смогли преодолеть защиту ухмыляющейся рожицы на палке, которую воткнула возле Храбра Ихтор, когда он взялся за топор. Колдунья сделала это молча. Спокойно улыбнулась Храбру, отчего красные точки на ее лице слились в единую линию, похожую на надрез. И ушла обратно в покосившуюся избушку. Домишко вздрогнул, и возле одной из четырех свай, на которых он стоял, мох засочился зеленоватой болотной водой.

Храбр проводил колдунью взглядом, чувствуя, как в груди сжимается комок. Ему до боли хотелось последовать за ней. Увидеть Бояну. Убедиться, что она жива, что снова сможет ходить и улыбаться, рассекать воздух любимым хлыстом, окованным железом, готовить ароматную уху на костре, переживать за Итриду. Сможет снова жить. Но Ихтор запретила Храбру переступать порог избы до тех пор, пока она ему не разрешит. Колдунья указала гостю на небольшую клеть – чистую и сухую – и попросила набраться терпения. Храбр умел ждать. Но все равно то и дело сжимал зубы до хруста, а кулаки – до белых костяшек.

Взмах. Удар. Треск.

Взмах. Удар. Треск.

Взмах. Удар…

Топор скользнул по толстому пню и сверкнул в опасной близости от ноги Храбра. Парень отвел от себя лезвие и отер пот со лба. Волосы упрямо выбивались из-под повязки, липли к спине и плечам и не желали держаться в пучке. В который раз Храбр задумался о том, чтобы подстричь их покороче. Потом вспомнил, как Бояна иногда присаживалась рядом, вынимала старый гребень из его рук и подолгу расчесывала выгоревшие на солнце пряди, мурлыча под нос песенки, – и вздохнул. Воткнул топор в пень, уселся возле него и принялся разбирать волосы, переплетая их в косу. Кроме колдуньи да комаров на болоте, его все равно никто не увидит. Бояна давно порывалась заплести ему волосы на манер северных караалов…

Напряжение внутри звенело, как комариная стая. Снова скрипнула дверь избушки, выпуская Ихтор.

Что было после ухода Даромира и Итриды, Храбр помнил смутно: перед глазами поднялась мельтешащая хмарь, закружила, словно вьюга, а когда он проморгался и мир обрел четкость – ни друзей, ни леса, через который они пришли к рыжим болотам, не осталось. Лишь простирающаяся насколько хватало взгляда вздыхающая топь. А на самом ее краю – покосившийся домишко на сваях, будто на тонких кривоватых ножках.

– Добро пожаловать в обитель мою скромную, – повела рукой Ихтор. – Коли потеряться боишься, не отставай.

Волк призывно тявкнул, по-кошачьи потерся о ногу Храбра жестким мехом и скачками понесся впереди хозяйки, всем своим видом показывая, что рад вернуться домой.

И потянулись долгие, неотличимые друг от друга дни. Совсем как тогда, когда Храбр еще жил в маленькой избушке на краю безымянной волости. До тех пор, пока вся его жизнь не рассыпалась на куски…

Четыре весны назад. Беловодье

Солнце невыносимо палило макушку, и казалось, что еще немного – и от его жара вспыхнут волосы. Тяжелая цепь, наматываясь на бревно, жалобно скрипела и норовила вырваться из потных ладоней. Но Храбр не сдавался. Упрямо крутил рукоять до тех пор, пока спину не начало ломить, а из глубины колодца не показалась огромная темная бадья. Пахнуло холодом. Бадья качнулась, и через край плеснула прозрачная ледяная вода, от одного вида которой заныли зубы. Храбр налег на рукоять всем телом, доворачивая ее до упора. Закрепив цепь, он вытер со лба заливающий глаза пот и разогнулся.

– Ты и вправду медведь. Ну и силища…

Сердце подпрыгнуло до горла, трепыхнулось и провалилось в низ