Шрифт:
Закладка:
Если мать не обладает тактом, она никогда не построит прочный мост из своего сердца, в особенности к своим детям. Как бы любвеобильны вы ни были, найти путь к единению в красоте человек бестактный неспособен. Всю жизнь трудился пастор над тем, чтобы вы смогли воспринять это маленькое словечко «такт». Есть старики, которым специально дается долголетие, чтобы они поняли это свойство Любви, чтобы научились распознавать во встречном ЕГО момент духовной зрелости, а не лезли к людям со своими нравоучениями, считая, что раз им что-то кажется, значит, так оно и есть на самом деле, и надо немедленно выложить из своей кастрюли все, что в ней кипит.
Обдумывайте каждое слово. Всегда распознавайте, что окружает вас, и помните крепко, что бывают положения, когда лучше всего молчать. Кажущаяся инертность человека часто бывает самой активной помощью тому, кто на вашу же инертность жалуется. В молчании человек строит в себе крепость мира и любви, вокруг которой собирается высокая стена невидимых защитников. Образ страдающего, который носит в себе этот человек, видят все незримые защитники, и ни один из них не оставит страдальца, за которого вы молите, без своей посильной помощи.
Те же, кто торопливо, суетно, без внутренней энергии несет эту помощь, те приносят даже вред вместо пользы.
Я вижу, что мои слова не вызывают в вас протеста, как это бывало раньше.
Запомните, мой друг, все то, что я вам сказал. Не сомневаюсь, что Дженни вскоре будет вам писать. Постарайтесь сами разобраться, сколько фальши в ее письме. А то, чем вас лично могла бы ранить Дженни, для вас уже не существует. Ваши ужасные узы с Браццано развязаны мною и Анандой. А единственный из людей, кто имел бы право судить вас, ваш муж, он давно простил вам все.
– Но Алиса, Алиса? – прошептала пасторша.
– Алиса? Алиса вам не судья. Она тот маленький талисман, который для вас припасло Милосердие.
Флорентиец простился с пасторшей и спустился вниз, Ананда еще некоторое время побыл с ними, высказал каждой много сердечного участия и утешал мать, скорбящую от предстоящей разлуки с Алисой. Пасторше казалось, что жизнь наказывает ее за нелюбовь к Алисе в прошлом и разлучает с дочерью именно тогда, когда она сумела оценить и полюбить ее. Ананда терпеливо выслушал ее жалобы и попросил вникнуть в слова Флорентийца, поэтому думать не о себе, а о своей главнейшей задаче – жизни Дженни.
Когда Ананда ушел, пасторша прижала к себе Алису и молча заплакала. Алиса не нарушала молчания, но в сердце своем несла такое ликование любви, что мать утихла и сказала:
– Если бы я могла перенять у тебя хоть малую толику самообладания, дочурка, я бы скорее вернула Дженни.
– Ах, мамочка, всегда кажется, что если бы мы обладали тем-то и тем-то, то могли бы сделать много. А на самом деле мы можем что-то сделать только в своих собственных обстоятельствах. Вы говорите о моем самообладании. Но если бы мои обстоятельства были иными, если бы с детства жизнь не учила меня владеть собой, разве нашла бы я тот поток счастья, в котором живу сейчас?
Вошедший слуга подал им почту, обе обнаружили письма от Дженни. Лицо Алисы только порозовело, когда она взяла письмо сестры, но мать так побледнела и изменилась, что Алиса потянулась за каплями.
– Не беспокойся, детка. Хуже того, что я пережила, уже ничего быть не может. Что бы ни писала мне Дженни, да будет она благословенна. Я все принимаю от нее без упрека и даю тебе слово помнить только о спасении Дженни и делать все для этой цели. И предпринимать что-либо без совета и разрешения синьора Ананды я не буду.
Когда мать и дочь прочли письма, они переглянулись. По щекам леди Катарины катились слезы, и она молча протянула письмо Алисе. Алиса взяла письмо, поцеловала дрожавшую руку матери и вложила в нее свое письмо. И снова встретились взгляды женщин, и они обняли друг друга.
– Нет такой силы, мамочка, которая могла бы заставить вас теперь пойти к Дженни; перед нею сейчас, как перед слепой, нет ни точечки света. И она даже не представляет, как может легко и дивно жить человек на Земле. Давайте, дорогая, сожжем эти письма. Быть может, их яд сгорит и самой Дженни станет легче, ничто не будет цепко держать в себе кусочек ее злобы.
– Я хотела бы, Алиса, высосать весь яд из каждой буквы. Лишь бы Дженни стало легче.
– Порывы вашей самоотверженности, – сказал незаметно вошедший сэр Уоми, – сейчас вредны не только вам одной, леди Катарина, но и вашим дочерям. – Он ласково вынул письма из ее рук, бросил их в камин и повернулся к горестно поникшей пасторше. – Не только вы, но и никто из нас не может помочь Дженни в эти несчастные дни. Всем своим поведением она призывает своего настоящего отца, и он не оставляет ее без своего влияния и помощи. Он надеется найти в Дженни верного помощника. Но он не учел, что его дочь выросла в доме пастора, чья безукоризненная честь и любовь оставили в Дженни неуничтожимые следы.
Я попросился в помощники к Ананде и принял на себя ответ за вечную жизнь Дженни. Не бойтесь за нее. Живите, а не ждите чего-то. Работайте, следите за собой, чтобы находиться в светлом кольце наших сотрудников. Поняли ли вы меня и хотите ли ступить сейчас же на путь спасения дочери?
– Да, я хочу, хочу всеми силами сердца. Но мне так страшно. Я ведь всегда жила только порывами сердца, совершенно не умея подчиняться требованиям ума.
Как мне взяться за дело? Я еще не научилась спокойно переносить малейшую неудачу, не то что размышлять серьезно. Я дала вам, сэр Уоми, обещание, но сорвусь, наверное, в первый же час.
– Важно твердо отдать самой себе отчет, чего именно ты хочешь, леди Катарина. Важно жить, трудясь каждый день так легко и честно, как будто бы это был твой последний день жизни.
Если человек понимает, что внешнее – это всего лишь изменяющаяся оболочка, не имеющая особого значения, что нужна невидимая сила, убежденность, вера и верность, – никакого героизма ему и не понадобится.
Любовь поведет человека весело и радостно. Любящее, верное
