наполнен страхом, тот подавлен как активное, разумное и свободно мыслящее существо Мысль только тогда может жить, улавливая интуитивные озарения, когда существо человека гармонично, когда все силы его организма находятся в равновесии. Вот тогда ты попадаешь – через сознательное – в то сверхсознательное, где живет божественная суть твоего творящего существа.

Если же мысль твоя заточена в каменный башмак страха, ты не в состоянии оторваться от животной, одной животной основы твоего организма. Твой дух не раскрывается.

Люди, воображающие себя духовно озаренными, а на самом деле только изредка сбрасывающие башмаки страха, самые жалкие из всех заблуждающихся. Их вечные слезы и стоны о любимых на самом деле только жалкие обрывки эгоизма и плотских привязанностей к текущей форме, без всяких порывов истинного самоотвержения.

Люди, подгоняемые страхом, это неполноценные человеческие существа.

Созидать великое, создавать жизнь как ее строители они не могут. Они живут только в мире текущих форм, а все, что способно создавать, живет в двух мирах: в мирах трудящейся Земли и трудящегося неба. Дух этих строителей переносит на Землю сияние тех форм Вечного, которые им было дано увидеть и запечатлеть в своей памяти.

Второе понятие, от которого тебе предстоит освободить свой дух, есть личное восприятие жизни. Что это значит? Как, Алиса, тебе, молодому существу, призванному жить полной жизнью, существу, которое каждую летящую минуту должно отдавать всю полноту чувств и мыслей любому делу до конца, как тебе воспринимать эту освобожденное от своего низшего «Я», принадлежащего одной Земле?

Все, мой друг, в человеке живущее, так крепко спаяно одно с другим, что нельзя вырвать из себя какое-то одно чувство, чтобы весь организм не ответил эхом. Если ты сегодня, в эту минуту, поддалась страху, весь твой организм заболел. Если ты продвинулась в радости и героическом чувстве, ты вплела в свой организм те аналоги победы, которые через некоторое время войдут в твою жизнь. Если ты победила страх, потому что знаешь в себе божественный храм сердца, ты уже сдала первый экзамен, сделала первый шаг к жизни в Вечном.

Каждая минута земной жизни для тебя – только мгновение текущей Вечности.

Когда ты твердо знаешь этот закон мировой Жизни, в тебе исчезают чувства и страсти, диктуемые условностями, ты не сравниваешь свою судьбу с судьбами других людей, а следовательно, в тебе нет почвы для зависти, ревности и суждений, идущих от одной плотской любви. Исчезают понятия «мой дом», «моя семья», «мои дети», «мои друзья» и т. д. Тебе принадлежит лишь радость сознавать, что все живущее на Земле только выполняет свои ВЕЧНЫЕ задачи.

Отсюда само собой вытекает то третье понятие, которое так отягощает жизнь человека. И не только отягощает, но и не дает ему возможности увидеть, что живет он в двух мирах.

Я говорю о скорби. Тебе известно древнейшее из изречений: «Глаза, которые плачут, не способны видеть ясно».

Если ты знаешь бесстрашие, но не от ума, а от раскрывшегося для любви сердца, ты знаешь путь Вечного. И тогда тебе известно, что твоя земная жизнь есть труд в двух мирах. Ты больше не выбираешь уже, что тебе выгоднее и удобнее, но творишь со всей полнотой сердца, принимая радостно все свои обстоятельства как именно те, в которых тебе быстрее, легче и проще изжить это протекающее мгновение. Ты видишь свое служение Жизни в той форме, в том месте и времени, в которых она нуждается. Не твое личное «Я», но то, что идет через тебя, составляет твою творческую задачу.

Если видишь страдания человека, не плачь о нем, ибо слезами не поможешь.

Помощь – это твое ясное видение Вечности в человеке. Ясное понимание того, в каком месте своей эволюции в вечном движении Жизни находится данный человек.

И тогда ты поймешь его счастье, заключающееся в том, чтобы подобрать звено, выпавшее из сковывающей его цепи прежних страстей и преступлений. Ты сможешь увидеть, что для него настал момент подобрать, радостно изжить и вынести на своих плечах не только это звено, но и всех, кто помогал выковывать его взаимными оскорблениями, огорчениями, ссорами, предательством и изменой.

Великая скорбь, выплескивающаяся наружу слезами, есть скорбь невежественности. Запомни, дорогая, что скорбь – это мысли о себе.

Чтобы, дочь моя, ты смогла выполнить задачу этого воплощения, тебе нужно найти так много радости и любви, чтобы взойти на ступень выше, где скорби уже не живут. Пусть не удручает тебя то, что еще далека та ступень. Ты к ней ближе, чем думаешь. Иди теперь, переодень платье и приходи ужинать. Я уже слышу гонг. Кстати, завтра мы поедем на могилу твоего отца. Скажи об этом Артуру и матери. Вели садовнику срезать все лучшие цветы. Это будет наш прощальный к нему визит. Мы зайдем и в твой дом, где поселится семья родственников Дории.

Алиса едва успела переодеться и вошла в столовую последней.

– Я тебя, Алиса, нигде не могла найти. Мы с Николаем задумали попросить тебя поиграть нам после ужина, – сказала Наль.

– Прекрасная идея, – поддержал Ананда. – Я буду очень рад принять участие в музицировании. Я получил ноты от Анны. Она с увлечением пишет мне о новом концерте для виолончели композитора Б. Вы, Алиса, не откажетесь разобрать его со мною?

– Боюсь, что не сумею сразу сыграть, как вам нужно. Но если вы мне дадите час времени, я проиграю партитуру одна, и тогда у меня будет больше смелости и уверенности, что не испорчу эту вещь.

Наль протестовала, Сандра, которого разрывало два желания – и к лорду Бенедикту идти, и услышать новый концерт – ратовал за предоставление Алисе времени; Амедей, которому надо было съездить куда-то на час, присоединился к просьбам Сандры.

Хозяин дома примирил всех, предложив послать коляску за Лизой и Джеймсом, а также за стариками Е. и дать возможность услышать новое произведение всем.

На этом и разошлись после ужина. К Ананде и Алисе, отправившимся репетировать, присоединились сэр Уоми и Сенжер, а Флорентиец и Сандра направились в кабинет хозяина.

– Тебе, Сандра, все еще кажется великим горем разлука со мною? Ты не можешь переварить спокойно, что Генри едет со мной, а ты остаешься?

Сандра глубоко вздохнул и не сразу ответил:

– Сказать, что я по-прежнему воспринимаю разлуку с вами, дорогой Учитель, как катастрофу, я не могу, знаю, что должен столькому научиться за два года, что дни и ночи буду занят. С другой стороны, Генри так работает над собой, так стойко переносит свою разлуку с Анандой, столько рыцарства в его поведении по отношению к тетке, матери и Алисе, что я давно перестал считать себя более достойным вашего общества. Я стараюсь выполнить и даже перевыполнить данную вами программу.

– Поэтому ты и решил потихоньку