Шрифт:
Закладка:
Совершенно разбитая, Дженни все же думала только о борьбе. Она упорно стремилась отыскать союзника в лагере противника. Ей думалось, что простодушный сэр Уоми, показавшийся ей человеком очень добрым и недальновидным, как раз подойдет для этой цели. Она мечтала заручиться его помощью, прикинувшись раскаивающейся грешницей, жаждущей помириться с матерью и сестрой. А последних Дженни так привыкла видеть у себя в повиновении, что не сомневалась в победе над ними с помощью ласковых писем.
«Удалось бы только увидеться с ними, – думала Дженни. – Я заставлю этого синеглазого простака помочь мне добиться свидания».
На третий день ее решение действовать созрело. Она, к удивлению мужа, поднялась с постели, стала пить шоколад и даже спросила о Бонде и Мартине.
– Бонда все еще говорит шепотом и согнулся, как древний старик, без надежды выпрямиться. Он мог бы, конечно, поправиться, но этот идиот Мартин к тому, что ничего не смог сделать, еще и потерял все лекарства, что носил на себе. И Бонда, не взявший запаса, обречен ждать, пока само время его не вылечит. А Мартин, очевидно, сошел с ума. Он вызвал вчера вечером к себе Бонду и Анри и исповедался перед ними в своих грехах, – ядовито хохотал Армандо. – Что произошло в кабинете лорда Бенедикта, куда ему удалось проникнуть, никто не знает. Но на всем теле Мартина какие-то кровоточащие раны и язвы, должно быть его там пытали.
Дженни вздрогнула и с ужасом посмотрела на мужа. К ее ненависти добавился еще и страх физических страданий. Увидев ужас на лице жены, Армандо криво усмехнулся и продолжал:
– Когда Бонда ушел, проклиная Мартина, что тот не принес ему какой-то вещи, столь нужной Браццано, Мартин заклинал Анри убежать от нас. Он объяснил, что его раны вовсе не результат ударов плетки лорда Бенедикта, а тех лекарств, что Бонда заставлял его носить на себе в большом количестве; они-то и разъели его организм. Анри вызвал врача, тот объявил, что болезнь Мартина неизлечима и что смерть его близка.
Ужас Дженни усилился до последней степени. Мартина она терпеть не могла и нисколько его не жалела. А просто видела в его преждевременной смерти невероятную силу врага.
– Бонда говорит, что нам надо уезжать. Хотя встреча с Браццано, когда явимся без Алисы, ничего хорошего нам не сулит.
– Что ты хочешь этим сказать? Разве вы на службе у Браццано? Кто этот Браццано?
– Я думал, ты догадливее, Дженни. Проще всего тебе обратиться за разъяснениями к собственной матушке. У нее получишь исчерпывающие сведения. Уж она-то тебе все объяснит, – саркастически улыбнулся Армандо.
– Чепуха какая-то! При чем тут мама, никогда не уезжавшая из Лондона дальше морских купаний, – и Браццано, живущий в Константинополе?
– Мама-то твоя итальянка. Она вышла замуж за твоего отца в Италии. А там у нее мог быть романчик с Браццано, с неудачным концом.
– Знаешь что, не меряй всех на свой аршин. Мама, конечно, вспыльчива, но в ее честности перед отцом я не сомневаюсь. Если бы ты знал отца, ты понял бы, что бесчестное существо не могло бы жить рядом с ним.
Хохот Армандо стал еще громче и наглее.
– А ты-то, женушка, очень честна? Я мог бы, конечно, нарушить запрет Браццано и кое-что рассказать тебе. Но мне жаль лишать тебя приятного сюрприза, а себя – удовольствия наблюдать при этом за твоей физиономией.
Холодная дрожь пробежала у Дженни по спине. Она никогда не думала, что физиономия ее мужа может быть столь отвратительной. Что – то сатанинское мелькнуло сейчас на его красивом лице. Дженни поняла, что, если поскользнется, – пощады ей не будет. Три дня назад она считала, что сумеет заполучить друга в этом своем любовнике. Сейчас ей казалось, что он злодей каких мало, и если ему придется спасать свою шкуру, он утопит ее без всяких размышлений.
– Что ты на меня уставилась? Не воображала же ты, что найдешь во мне Рыцаря печального образа, вроде своего мнимого папаши-пастора? Лучше пораскинь мозгами и подумай, как заманить сюда Алису. Лишь бы заманить. А уж умчать красотку, поверь, сумеем. Пожалуй, даже тебя оставим мамаше в утешение, только доставь нам сестрицу. Неужели ты так глупа и бездарна, что не можешь найти пути и возможности добиться свидания с сестрой и матерью? Ты можешь наделать этому лорду массу неприятностей. Подай заявление, что он держит насильственно в своем доме твоих родных и отказывает им в свидании с тобою. Пока суд да дело, немало беспокойства причинят ему судьи и адвокаты, подкупить которых ничего не стоит.
Хуже бича ударили Дженни эти слова. Так вот какая цена ей в глазах человека, женой которого она стала три дня назад! Она была всего лишь средством изловить Алису. Зачем им нужна сестра? В чем здесь дело? Дженни не могла больше выносить глумливый тон мужа и встала, чтобы уйти к себе.
– Обдумай все, что я тебе сказал. Я слов на ветер не бросаю.
Уйдя в будуар, Дженни заперла дверь на задвижку и упала на диван в полном изнеможении. Она задыхалась. Сообразить, что же с ней произошло, почему разговор с мужем так ее перепугал, она не могла. Но мгла мрачных предчувствий давила ее с такой тяжестью, что у нее дрожало все тело и стучали зубы.
Дженни машинально взяла папиросу, что стало уже ее привычкой, и мало-помалу стала приходить в себя. По мере того как папироса становилась короче, настроение Дженни, еще не привыкшей к наркотику, который ей старался подбросить муж в виде очаровательных тонких папирос, становилось ровнее.
Страх ее прошел, она снова стала обдумывать свой план. Случайно слова мужа совпали с ее собственным желанием добиться свидания с матерью и сестрой.
Теперь она окончательно утвердилась в мнении, что сэр Уоми парень простоватый и что следует действовать именно через него. Все, что происходило в судебной конторе, Дженни напрочь забыла сейчас, наркотик делал свое дело, и она чувствовала себя сильной, прозорливой, изворотливой и такой хитрой, что никто не был в состоянии прочесть ее истинные мысли. Дженни села писать письмо сэру Уоми.
«Одновременно с этим письмом, уважаемый сэр Уоми, я пишу моей матери и сестре, так жестоко бросившим меня на произвол судьбы. Не подумайте, что я жалуюсь Вам на них. О нет.
