Лиза точно уносилась вверх. Она забыла, куда, для чего приехала, и опомнилось, лишь когда Флорентиец, взяв ее левую руку своей левой рукой, слегка пожал ее и шепнул:

– Будь целомудренной женой и неси ту жизнь, что бьется в тебе в этот час, как самый святой залог верности мужу и семье. Не пытка и не сети семья. Но место твоего служения миру. Иди, моя рука с тобою.

Прими жену, – уступая место Джеймсу, сказал ему тихо Флорентиец. – И веди ее так же свято, как вел корабль свой в страшную бурю на Черном море. Там рука моя спасла всех, кто доверил тебе свои жизни. Будь так же чист в семье, и рука моя будет всегда с тобою.

Обряд совершался, певчие возносили свои голоса к небесам, а Лизу все не покидало чувство отрешенности от Земли; ей казалось, что она пребывает где-то в мире грез, как часто бывало с ней в детстве и в некоторые моменты игры на скрипке.

Лиза опустилась на землю, когда кто – то властно сжал ее руку, и увидела перед собой чудесное лицо дяди Ананды. Князь Сенжер улыбался ей, поздравляя:

– Мужество в жене и ее спокойствие – два качества, на которых зиждется семья. Обретя их, вы сможете сделать счастливыми всех, кто войдет в ваш дом. Возвратясь из церкви, поищите у ног Будды мой вам привет. – Сэр Уоми подал Лизе маленький футляр. – Это мой привет вашему первенцу. Я рад поздравить вас в эту минуту. Чем яснее вы будете видеть недостатки друг друга, тем священнее берегите в своем сердце тот прекрасный портрет друга, что в нем запечатлен сегодня. Стремитесь воспитать в себе такую деликатность и выдержку, чтобы не показать другому, как тяжел для вас его недостаток.

Потянулась вереница поздравляющих, которых Лиза уже не понимала. Она шла за Джеймсом, увлекавшим ее к выходу, и наконец очутилась с ним вдвоем в карете. В правой руке Лизы был букет из таких же цветов, какие были приколоты к ее фате. Поздравляя ее, букет этот подал Ананда, и в его петлице, и в руках подружек, и в петлицах шаферов и жениха – у всех были те же цветы. Левую руку Лизы крепко охватывала рука жениха.

– Мы с тобою, дорогая жена, сейчас словно экспонаты на выставке. Все прохожие глазеют на нас. Впереди едут лорд Бенедикт и его красавцы-друзья, сзади красавицы-подружки и шаферы, и поневоле всем хочется взглянуть на невесту, которую сопровождает такой кортеж. Ах, если бы мы с тобой, моя малютка, сумели бы всю жизнь помнить, что нас вывела из церкви не только несравненная физическая красота, но и духовная мощь, которая выросла из самых простых, обычных человеческих сердец. Духовная мощь у грани сверхчеловеческой.

В эту самую минуту дадим перед этими людьми друг другу обет: каждое утро встречаться у ног, у чаши твоего любимого Мудреца, обещая ему хранить верность его заветам пощады и милосердия. Будем стараться жить среди серого дня, нося Его мир в сердце. И всякий раз будем приходить к Нему, чтобы дать себе отчет, как прожили мы свой день. Никогда не отправимся спать недовольными друг другом или кем-либо еще. И если мы обидели кого-то, потому что не сумели удержать горькое, ранящее слово, то постараемся приготовиться к следующему дню так, чтобы доставить больше радости людям.

Карета остановилась у дома новобрачных, где участники свадебного кортежа уже выстроились в две шеренги и, смеясь и шутя, стали забрасывать молодых цветами, пока они шли через холл. Увлеченные друг другом, молодые Ретедли и не заметили, как их по дороге обогнали, как они очутились в хвосте кортежа, а потому их удивлению не было конца. Под сыплющийся дождь цветов молодые дошли до столовой, где рядом с их приборами бросили по цветку Ананда и лорд Бенедикт, опустившиеся рядом на красивые старинные стулья, откопанные Джеймсом где-то на чердаке. В конце обеда лорд Бенедикт предложил молодым поехать в его деревню и там провести последние три дня отпуска Джеймса. Так как молодые были в восторге от этого предложения, то им пришлось спешно переодеваться в дорожные костюмы и отправляться на вокзал.

Всей компанией, к огромному неудовольствию родных Джеймса, которым не только не удалось играть какую-либо роль во время церемонии и обеда, но и осмотреть обновленный дом, молодых проводили на вокзал, и вскоре их счастливые лица скрылись в тумане.

Когда смолк стук колес, графиня почувствовала, что в сердце ее пусто.

Слезы покатились градом, застилая собою весь мир.

– Не плачьте, графиня, – услышала она голос лорда Бенедикта и поразилась нежности, которая в нем звучала, – свое дитя вы проводили в самостоятельную жизнь. Но разве это все, что вы можете сделать для людей. Поедемте ко мне.

Мой друг Амедей начал изучать строительное дело. Он художник и архитектор-любитель, но талант и вкус у него большие. А Сандра только внешне рассеян. Они с Николаем прекрасные математики, втроем они сделают для вас любые планы, чертежи и расчеты. И если бы вы с мужем захотели украсить родные места прекрасными зданиями, – вы могли бы увезти с собой уже готовые проекты. А я разбил бы вам сады, в этом деле меня считают специалистом.

– О лорд Бенедикт! Кто мог бы подать помощь людям с таким тактом и добротой, как это делаете вы? Этот вечер, который из печального превращается вами в радостный, он станет для нас еще и священным, так как будет началом нашей новой трудовой жизни, о которой мы с мужем неотступно думаем.

Через некоторое время провожавшие молодых приехали в гостеприимный особняк лорда Бенедикта, и в его кабинете, за чаем, обсуждали план больницы и яслей.

В этом обсуждении принимали участие все обитатели дома, и нередко взрывы смеха приветствовали чьи-либо предложения. И чаще всех попадал впросак бедняжка Сандра.

Глава XIX

Жизнь Дженни и ее попытки увидеться с матерью и сестрой

Вернувшись домой после ужасных часов, проведенных в адвокатской конторе, сраженная, разбитая, осознавшая, что ее планы овладеть матерью и сестрой разрушились, Дженни была совершенно больна. Два дня она пролежала в постели, почти не открывая глаз. Она еле отвечала тоже не совсем здоровому мужу и изнывала от тоски, бешеной злобы и недоумения. Завлекательные картины богатства, блеска и величия, которыми соблазняли ее мать, Армандо и Бонда, – во что они вылились в самом начале новой жизни!

Слова сэра Уоми, которых она никак не могла понять, ее расстраивали.

Снисхождение лорда Бенедикта она переживала как самое большое унижение и ненавидела