Шрифт:
Закладка:
— А если я тебе скажу, что хочу тебя и тоскую по тебе, ты и тогда будешь сомневаться в моей искренности? Погляди в мои глаза, пощупай мой пульс…
— Ты можешь сказать это любой встречной женщине…
— Как говорят, голодный хочет любую еду, но особенную тоску у него вызывает мулухийя…
— Мужчина, который любит женщину, не колеблясь, женится на ней…
Он глубоко вздохнул и сказал:
— Ты ошибаешься. Как бы мне хотелось встать на этот стол и что есть сил закричать: «Пусть каждый из вас не женится на женщине, которую любит, ибо ничто так не убивает любовь, как брак!» Поверь мне, у меня есть опыт. Я женился во второй раз и знаю, насколько верны мои слова…
— Может быть, ты ещё не встретил ту женщину, что подойдёт тебе…
— Подойдёт мне? Какой должна быть эта женщина? И каким чутьём я найду её? И где я найду такую женщину, с которой мне не будет скучно?!
Она вяло засмеялась и сказала:
— Ты словно хочешь быть быком на поле, где одни коровы. Вот каков ты!
Он радостно щёлкнул пальцами и сказал:
— Боже!.. Боже!.. Кто же когда-то называл меня быком?… Это же мой отец. Да пошлёт наш Господь ему приятный вечер! Как бы мне хотелось быть таким же, как он! Ему повезло с женой — примером послушания и неприхотливости. Он дал волю своим страстям, и проблем в жизни не знал. Успех сопутствует ему и в браке, и в любви… Вот чего я хочу…
— Сколько ему лет?
— Полагаю, пятьдесят пять. Но при этом он сильнее многих молодых…
— Никто не устоит перед временем. Да дарует ему Господь наш крепкое здоровье…
— Мой отец исключение. Он любим женщинами, которых жаждут другие мужчины. Разве он не появляется в вашем доме?
Смеясь и бросив кусок мяса кошке, что мяукала у её ног, она сказала:
— Я покинула тот дом несколько месяцев назад, и сейчас у меня есть собственный дом, где я хозяйка!
— Правда?! Я думал, что ты шутишь. И ты покинула ансамбль?
— Да, я оставила его. Ты сейчас говоришь с дамой во всех смыслах слова…
Он довольно захохотал и сказал:
— Ну тогда выпей и позволь мне тоже выпить, и да смилостивится над нами Господь наш…
Он чувствовал и внутри себя, и в самой атмосфере вокруг искушение. Однако что это был за голос и что за эхо? Но ещё более удивительной была жизнь, что пульсировала в неживых предметах: горшки с цветами шептали и раскачивались; колонны тихо беседовали между собой по душам; небо глядело сверху вниз на землю своими сонными звёздными глазами и беседовало с ней, обмениваясь взаимными посланиями, выражающими сокровенное, а атмосфера, наполненная видимым и невидимым светом, освещала сердца и ослепляла глаза. Было в мире что-то такое, что словно щекотало людей и не оставляло их, пока не вызовет смех: лица, слова, жесты и всё остальное так и подбивали всех смеяться. Время бежало со скоростью метеора, официанты разносили повсюду настоящую инфекцию разгула, передавая её от одного столика к другому с серьёзными лицами, а мелодии пианино слышались издалека, их почти заглушал звон трамвайных колёс. Мальчишки на тротуаре подбирали окурки и распространяли вокруг себя такой шум, словно это было жужжание роя мух. Целые полчища ночи разбивали лагерь в районе, где и селились.
«Ты словно поджидаешь, пока к тебе подойдёт официант и спросит: „Куда следует отвезти пьяного господина?“ Но ты не обращаешь внимания на это, как и на нечто более важное: если бы Мариам упала тебе в ноги и прошептала: „Мне достаточно и одной комнаты, в которой я буду жить и подчиняться тебе, а ты можешь приводить в дом любых женщин, которых захочешь“, или если бы школьный директор каждое утро трепал тебя по плечу и спрашивал: „Как дела у твоего отца, сынок?“, или если бы правительство проложило новую улицу перед лавкой Аль-Хамзави и кварталом Аль-Гурийя, или Зануба сказала бы тебе: „Завтра я уеду из дома своего господина и буду вся к твоим услугам“. Если бы всё это произошло, то люди собрались бы вместе после пятничной молитвы и искренне принялись бы обмениваться поцелуями. Но самое мудрое, что ты можешь сделать сегодня ночью — сесть на диван, пока Зануба будет голой танцевать перед тобой. Тогда ты сможешь наблюдать за прелестной родинкой над её пупком».
— Как поживает моя любимая родинка?
Он с улыбкой указал на её живот, и она засмеялась:
— Целует тебе ручки…
Он бросил косой взгляд на окружающее их место и сказал:
— Видишь этих людей? Среди них каждый — распутник, сын падшей женщины. Таковы все пьяницы…
— Наше почтение. Что касается меня, то у меня мозг уже вылетает…
— Надеюсь, что та его часть, что занята твоим дружком, тоже улетит…
— Ох, если бы он только знал, что с нами случилось! В один прекрасный день он просто пронзит тебя кончиком своих усов.
— Он сириец с огромными усами и…?
— Сириец?!.. — тут она начала громко с сирийским акцентом распевать, — Бархум, о Бархум…
— Тсс… Не привлекай к нам чужие взгляды…
— Какие ещё взгляды, слепец?! Осталось совсем мало людей…
Он потёр свой живот и вздохнул:
— Пьянство — это безумие…
— Ты говоришь громче, чем надо. Пойдём-ка..
— Куда?!
— Ты живёшь дольше меня на свете. Пусть наши ноги решат всё сами…
— А разве преуспевает тот, что позволяет ногам самим вести его?
— Они в любом случае более надёжны, чем рассеянный мозг…
— Подумай немного о…
Тут он прервал её, и встал, пошатываясь:
— Мы должны действовать не раздумывая, так как если будем ещё и думать, то завтрашнее утро никогда не подчинится нам.
