— Я сделаю немного покупок, а затем вернусь домой!..

Он замолчал на мгновение, как будто бы колебался, а потом сказал:

— А что ты думаешь о том, чтобы провести вместе некоторое время?

Она посмотрела на него своими игривыми чёрными глазами и ответила:

— За мной стоит один ревнивый мужчина!..

Словно не слыша её возражений, он промолвил:

— В каком-нибудь милом местечке, где мы бы выпили по паре рюмочек!..

Она снова повторила свои слова, но уже громче:

— Я же сказала тебе, что за мной стоит один ревнивый мужчина…

Он продолжал, не обращая внимания:

— «Тут Фа Бьян». Что ты об этом думаешь? Есть одно милое и респектабельное местечко. Я вызову такси…

Она пыталась было запротестовать, затем спросила неодобрительным тоном, не сочетавшимся с выражением её лица:

— Насильно?!

Затем поглядела на часы, что носила на запястье — этот новый жест почти рассмешил его — и сказала так, как будто ставила ему условие:

— Только чтобы я не опоздала. Сейчас шесть часов, а я должна быть дома до восьми…

Когда такси повезло их, Ясин спросил себя, не заметил ли их посторонний глаз между улицами Ат-Тарбийя и Муски? Но потом пренебрежительно пожал плечами и оттолкнул назад феску, что нависала над правой бровью, венчиком с ручкой из слоновой кости. Что его сейчас могло заботить?! Мариам одна, и за ней не стоит дикий опекун, вроде Мухаммада Иффата, что разрушил первый брак своей дочери. А что до его отца, то он тактичный человек, знавший, что Ясин больше не неопытное дитя, которого он строго наказывал во дворе их старого дома.

Они уселись за столом в саду кафе «Тут Фа Бьян» друг напротив друга. В баре было полно мужчин и женщин, а механическое пианино наигрывало однообразные мелодии. Ветер доносил аромат жаркого вместе с вечерним бризом, льющимся из дальнего угла. По её смущению Ясин понял, что она сидит в подобном общественном месте впервые, и его объяла острая радость. В следующий миг он почувствовал уверенность, что им владеет настоящая тоска, а не мимолётная прихоть, и минувшие дни, проведённые с ней, показались ему самыми счастливыми днями в его жизни. Он заказал бутылку коньяка и жаркое. На щеках его заиграл жизненный румянец, и он снял феску, так что его чёрные волосы с пробором посередине напомнили причёску отца. Как только Зануба заметила это, на губах её появилась лёгкая улыбка, но он, естественно, не понимал, почему она улыбнулась. Он впервые сидел с женщиной в кабаке, что был за пределами весёлого квартала Ваджх Аль-Бирка, и это было его первое приключение после второй женитьбы, за исключением одной встречи в переулке Абдульхалик. И возможно, впервые он пил марочный коньяк вне стен дома. Он употреблял лучшие напитки — лишь из тех, что покупал домой для использования, по его собственному выражению, «в легальных целях». Он наполнил обе рюмки с гордостью и облегчением, затем поднял свою рюмку и произнёс:

— За здоровье Занубы «Мартелл»!

Она мягким тоном ответила:

— Я пью с беком «Диварис»…

Он с отвращением сказал:

— Да ну его. Да будет ему суждено уйти в прошлое…

— Ни за что!..

— Посмотрим. Все мы пили по рюмочке, что раскрывала перед нами врата и развязывала узы…

Оба они почувствовали, что времени, отведённого им, мало, и потому стали выпивать быстрее. Ещё две рюмки были наполнены и тут же осушены. Таким образом, коньяк своим огненным языком издавал пронзительные трели в их желудках, а ртутный столбик на термометре опьянения вырос. Зелёные листья растений, наблюдавших за ними из горшков за деревянным забором сада, являли им свои блестящие улыбки. Наконец и звуки пианино нашли для себя более снисходительные уши. А мечтательные разгулявшиеся лица обменивались дружескими общительными взглядами. Вечерний воздух растекался вокруг них музыкальными беззвучными волнами. Всё казалось приятным и прекрасным.

— А знаешь, что крутилось у меня на языке, когда я сегодня увидела тебя, когда ты как безумный уставился на ту женщину?

— Хм?… Но сначала допей свою рюмку, чтобы я вновь наполнил её…

Жуя кусочек жаркого, она сказала:

— Я чуть не закричала тебе: «Сукин сын»…

Он зычно засмеялся:

— И почему же ты этого не сделала, сукина дочь?

— Да потому, что я поношу только тех, кого люблю! И тогда ты показался мне незнакомым, или как будто незнакомым!

— А каким ты видишь меня сейчас?

— Сын шестидесятилетней шлюхи…

— Бог ты мой, это оскорбление иногда пьянит даже больше, чем вино. Сегодняшняя ночь благословенна. Завтра о ней будут писать в газетах…

— Почему это? Не дай Бог! Ты намерен сделать какую-то гадость?!

— Да смилостивится Господь и надо мной, и над ней…

Тут она с некоторым интересом сказала:

— Но ты не рассказал мне о своей новой жене…

Ясин погладил усы и ответил:

— Бедняжка так опечалена! Её мать умерла в этом году…

— Да будет долгой твоя жизнь. Она была богатой?

— Она оставила ей дом. Это соседний с нашим домом. Я имею в виду соседний с домом моего отца. Но вместе с тем она оставила его совместно своей дочери и мужу!

— Твоя жена наверняка красивая, ведь ты падок только на всё самое отборное…

Он осторожно заметил:

— Она обладает красотой, но её красота не сравнима с твоей…

— Ох, да ну тебя…

— Тебе разве когда-нибудь говорили, что я лжец?!

— Ты?! Я даже сомневаюсь, что тебя на самом деле зовут Ясин…

— Ну тогда выпьем ещё по рюмочке…

— Ты хочешь напоить меня, чтобы я тебе поверила..?!