Дух заворочал не до конца растекшимися ножками.

– Жди.

Двойник с шаманом ухнули вниз, сквозь пол, и тут же очутились в мире людей.

В нерешительности кам открыл отяжелевшие веки и повел плечами, которые затекли от долгого сидения. Осмотрелся. Громко чихнул.

Пара над водой почти не было. Жидкость остыла и перестала проникать сквозь пространство в тот мир, куда ее, пойманную невероятной силой, затянули помимо ее воли аватар и его собратья. Магия камлания почти рассеялась.

Кожун со свистом втянула воздух и вслед за Маром открыла свои удивительные очи первой красавицы императорского двора. Улыбка облегчения тронула пухлые губки.

– Амбросия, девочки! – крикнула она, зазвонив в колоколец, стоявший рядом с кроватью.

Из-за деревянных створок двери послышались быстрые шажки. Кто-то уронил чашку, чертыхнулся, принялся собирать осколки, возюкая фарфором до скрежета полированных полов.

– Амбросия! – уже гневливей позвала княгиня и встала.

Мар хмыкнул, удивляясь живучести женщины, и в этот раз решил помочь. Поймав ее руку своей пятерней, он поддержал даму, пока та надевала тапочки и поправляла кружевные одежды.

– Спасибо, целитель. Головы прислуге я откручу сама, так что ты можешь быть свободен. Мне лучше.

– Не совсем.

– Что? – Кожун остановилась у выхода и удивленно воззарилась на кама.

– Где ночует князь?

Женщина немного помолчала, открыла дверь и указала пальцем на лестницу справа.

– На первом этаже. За дверью с гербом.

– Княгиня! Как вы?! – воскликнула девушка, почти подросток, которая собирала у порога куски бывшей чашки.

Маг прошмыгнул мимо нее, затем обернулся и привычным тоном хозяина положения скомандовал:

– Княгиню из покоев не выпускать. Воду, которая стоит на полу, разогреть и поставить на прежнее место. Ясно?

Кожун и служанка одновременно кивнули и вошли в помещение, плотно прикрыв за собой дверь. А Мар ринулся по ступеням вниз, в покои Филиппа.

Времени на сантименты и соблюдение приличий не было, поэтому, увидев гербованную дверь, он с силой толкнул ее и услышал, как деревянное полотно с глухим эхом бахнуло по стене.

Оказалось, что князь не один. Оголенные ягодицы прелестницы подпрыгнули в последний раз и с визгом хозяйской головы скрылись под одеяло. Из-под алых простыней вместо полупопий показалась взлохмаченная шевелюра Филиппа. Потное лицо скривилось от ярости.

– Пошел вон! – заревел князь и замахал руками.

– Не-а, – по-свойски кинул гость, сел на подушки в кресло и вытянул ноги. На его непроницаемом лице расцвели пунцовые пятна раздражения.

– Стража, ко мне! Пошла отсюда! – рявкнул Филипп, обращаясь одновременно к личной охране и к девке в постели.

Как ни странно, но первой выполнила приказ именно она. Ничуть не стесняясь незнакомца, фигуристая нимфа с угольными завитками волос и внушительными глазами цвета фиалки, спустилась на полированный пол, натянула мужскую рубаху, которую нашла рядом с Маром, и медленно прошла к прикроватной тумбе. Нажав на рычаг в форме обезьяньей головы, она скрылась в черноте потайного входа у изголовья кровати. На прощание не забыла помахать любовнику и томно улыбнуться красавцу с сережкой.

Как только рычаги закрывающегося тайника смолкли, в спальню залетели два сонных стражника. Ума солдат хватило сполна, чтобы понять, кого нужно ловить и выдворять из покоев. Поэтому они дружно приблизились к Мару и потянули того за рубашку.

Мар вскипел, оттолкнул солдат и встал.

– Погань. Убью!

Стражники отшатнулись. Черная маска и такие же глаза несли неприкрытую угрозу. Страшно? Конечно. Таких молодцов днем с огнем не сыщешь. А тут он – и противник. Не приятненько.

Собравшись с силами и заметив, что намерение обращено не к ним, стражники, в конце концов, накинулись на врага. Схватили того за плечи и попыталась скрутить. Мар резко вывернул руки, поймал нападавших за камзолы и приподнял на полом, словно безвольных марионеток.

– Филипп, ты и твоя семейка – гнилье. Замарали в грязи светлую душу и требуете, чтобы духи оставили вас в покое? Глупцы!

– Кто? – заикаясь, спросил Филипп. – Да, брось белениться и поставь стражу.

Мар опустил на пол мужчин, и те по приказу господина оперативно ретировались. Повторять не пришлось: как только отдали команду, они ветром шмыгнули за порог и притихли.

– Сестрица.

– Филиппа? – князь побледнел. – Филиппа – чудовище? Она мстит?

– Нет. Мстит тебе иной дух. Нерожденный. Умерший в0 чреве матери сын. Она, видать, простила и с миром ушла в забвение, а вот ребенок… Плод впитал память матери, узнал виновника ее страданий и решил расплатиться. И мстить он решил не тебе, а тому, кто также невинен, и кого ты любишь более всего.

– Дитя от Кожун.

– Да.

– Его надо убить! Послушай, целитель, – Филипп вылез, словно уж, из постели и совершенно ногой дополз на коленях до Мара.

Глаза его бешено завращались, из уголка рта потекла слюна.

– Послушай, родной: убей эту тварину. Все. Бери все, что хочешь, но исполни мою мольбу. Кожун не вынесет. Она этого не заслужила.

Мархи повернулся к оконному проему. Ему было противно смотреть на унижения князя. Голый Филипп не вызывал ни капли сочувствия, скорее наоборот: парень все яснее понимал, кто перед ним. И все больше сопереживал шутхэру. Тому крошечному человечку, из которого повелитель Ласии и старшая княгиня сделали злобного монстра.

Кожун. Да, только жалость к живой и миловидной супруге Филиппа ослабили отвращение и позволили Мару согласно кивнуть.

– Убить не получится. Похитителя детских душ можно усмирить и сделать так, чтобы он принял свою смерть и смерть матери. Сделаю.

Больше терпеть свиноподобного феодала Мархи не желал, поэтому размашистым шагом направился из покоев и спустился в полуподвальное помещение – почерневшую от дыма очага кухню.

За огромным чаном с козьим молоком стояла пышечка повариха и мешала будущий сыр. Сладкий аромат ласийских полей заставил кама закрыть глаза и зарычать самым голодным из имеющихся в запасе голосов. Услышав целителя, повариха радостно запыхтела и принялась с еще большим усилием перемешивать аппетитное варево.

– Полосия, ты сводишь меня с ума, – признался Мар, присаживаясь за деревянный стол с яствами для княжеского обеда. Копченая грудинка пахнула дымком и от запаха свежей зелени закружилась голова.

– Ой, какой же ты хитрец, Марчик. Сладко поешь, когда брюхо пустое, как у волка зимой.

Мар улыбнулся.

– Не у волка, сладкая, а у медведя. Накорми-ка любимчика. И уложи спать. Будущий вечер грядет тяжелее нынешнего.

Полосия с тревогой посмотрела на мужчину, но, промолчав, кивнула. Ей, как дочери городской ведуньи, были знакомы страхи и переживания иноземца. Поэтому уговоров молодца или пространных бесед не потребовалась. Радушная хозяйка княжеской кухни выложила перед ним только что испеченный хлеб и зачерпнула из чана кружку жирного молока.

– Сладости, а не гадости, – пожелала она