бы укусить его, к чертовой матери, как в прошлый раз, а я зачем-то я впускаю его наглый язык в рот, и сама же отвечаю на поцелуй. У кого еще и проблемы с головой. Больная какая-то, ей-Богу! Самое позорное, что не я это останавливаю, а он первым отлепляется от моих губ. Господи, лучше бы не открывала глаза.

Сколько же в его взгляде триумфа. Хочется сдохнуть на месте от своего фиаско. Вновь зажмурила глаза, пытаясь представить все самое ужасное, дабы снять с себя это наваждение. Хочу придумать какую-нибудь гадость, чтобы у него пропало всякое желание продолжать, но любая связная мысль покидает меня, когда я ощущаю его язык на моем соске. Ну скотина какая, что он делает?! Все! Вся моя выдержка полетела к чертям собачьим.

– Прекрати! – это точно был мой голос? Что за щенячий писк?! Дергаюсь изо всех сил, на что Архангельский давит ладонью на мой живот.

– Будешь так ерзать, я тебя трахну, Наталь. Сегодня, – шепчет мне в губы. Ненавижу! – Не шучу.

Впиваю со всей силы ногти в мякоть ладони. Ну приди же в себя, Наташа! Но боль в ладони ни на грамм не отрезвляет.

– Если будешь меньше думать, быстрее кончишь, – шепчет мне на ухо, и я тут же ощущаю, как его рука перемещается с груди на низ живота.

Кажется, звук моего сердцебиения слышен за пределами этой комнаты. Но, когда я чувствую, как пальцы Архангельского проникают под резинку трусиков, кажется, оно замирает. Все, на что меня хватает – свести ноги, что я и делаю. Правда, безуспешно, он с легкостью разводит их в стороны и касается меня там пальцами…

Ненавижу! Себя, за то, что не могу совладать с собой. Его, за то, что мастерски доводит меня до какого болезненного желания. Он нарочито медленно ласкает меня. Кажется, еще чуть-чуть и я буду умолять его дать мне скорее кончить.

То ли он читает мои мысли, то ли я выдаю себя постоянным желанием сжать ноги, но движения его пальцев ускоряются. Какое там, к чертовой матери, безучастие? Хорошо, если не стону. Хотя, я даже и не понимаю, что уже происходит. Мне кажется, что хуже, чем есть сейчас, быть уже не может. Однако в момент, когда по телу проносится волна удовольствия, я зачем-то открываю глаза. И, кажется, впервые жалею, что зрячая. Боже, сколько же триумфа в его глазах.

– Ненавижу, – тихо, но вполне разборчиво произношу я, кода он наконец-то убирает свою руку, не забыв при этом улыбнуться.

Глава 15

Взгляд так и косится на пальцы Архангельского, сжимающие руль. Он это делал правой рукой. Точно правой… Краска моментально приливает к лицу, стоило только воспроизвести картинку получасовой давности в памяти. Возможно, я смогла бы об этом забыть, если бы на мне были сухие трусы.

И, как назло, в памяти всплыл эпизод как этот наглец, вернувшись в комнату, прежде чем развязать меня, демонстративно провел пальцем по влажному кружеву. Сколько же в этом мужике самодовольства…

Интересно, он ходил дрочить, пока я оставалась привязанной? Хотя маловероятно, что мужики делают это так быстро. Ибо вернулся этот поганец через несколько минут уже в брюках и рубашке. В отличие от меня, вполне собранным. Как мне удалось без истерик и рукоприкладства встать с кровати и так же тихо одеться – до сих пор не понимаю, ибо внутри все кипит. Возможно, я подсознательно чувствую, что мое молчание ему не нравится, поэтому держусь.

– Наталь, скажи уже хоть что-нибудь. Строишь планы мести? Надеюсь, мстя будет такой же и я кончу, – паскуда! – Ты на кого больше злишься на себя или меня? – как ни в чем не бывало продолжает он, я же не сдерживаюсь и демонстрирую в очередной раз средний палец, не поворачиваясь к его самодовольной роже.

Смотреть ему в глаза – это выше моих сил. Все, о чем я сейчас мечтаю, так это оказаться дома и в одиночестве. В душе! Как же мне хочется смыть эту предательскую влагу между ног.

– Ты не забыла о том, что завтра приступаешь к работе в моем доме? – молчу, еле сдерживаясь, чтобы не показать ему в очередной раз средний палец. – Лучше без опозданий, ибо штрафные санкции не дремлют. Скину тебе на телефон, что приготовить на ужин. Подробная инструкция, где лежит уборочный инвентарь будет лежать в гостиной на журнальном столике. Там же будет перечислен фронт твоих работ.

Капец! Я совершенно забыла о работе домработницы. А он не шутил… Ну кто бы мог подумать, что, вырвавшись на свободу, мне снова придется делать нелюбимую мной уборку? Еще и готовить.

Всю дорогу до своего дома, адрес которого я не называла, я не произнесла ни звука. Испытала за себя некое чувство гордости, ибо хватит доставлять ему удовольствие. Как только Архангельский остановился, не дожидаясь, пока он вздумает сказать что-нибудь на прощание, я резко потянулась к ручке двери и даже успела ее открыть. Правда, выйти из машины не смогла, так как он перехватил меня за руку.

– Если не хочешь, чтобы я тебя провожал, а может быть, и приставал, как только зайдешь в квартиру, подойди к окну. В общем сделай так, чтобы я знал, что ты дошла, – это что еще такое? Забота о моей скромной персоне? Пипец, заигрался предпенсионер. Молча киваю и выхожу из машины.

Поднявшись в квартиру, скинула с себя верхнюю одежду, включила свет и подошла к окну. А дальше средний палец сам собой поднялся вверх. Подумаешь, третий фак за какой-то час, зато получила удовольствие.

Наконец дошла до ванной и стянула с себя раздражающие чулки. Удивительный мужчина. Даже про них не забыл.

Взглянула на себя в зеркало и с сожалением, но все же отметила, как мне идет это белое платье. Вообще не припомню, когда носила платья. И дело даже не в шрамах. В конце концов, юбки можно носить по колено. Но почему-то с женственными нарядами на людях не срослось. Забавно, учитывая, что дома я предпочитаю носить шелковые халаты, а спать в весьма женственных сорочках.

Кажется, мылась я целую вечность. Грязной я отнюдь себя не ощущаю. Но вот какой-то слабой и лживой – да. Где-то даже совсем не глубоко в душе, я была не против того, что случилось. Бесила собственная беспомощность и уязвимость, но не то, что он делал.

Вообще не припомню,