– Вот хули ты такая хулиганка? – усевшись за стол, насмешливо интересуется Архангельский и аналогично отправляет в рот мои пахучие вкусняшки. – Накусь-выкусь, деточка.

– Типа теперь можно целоваться?

– Нужно. И не только целоваться.

Опускаю взгляд на чашку. Говорить об этом… все же стыдно. Кажется, минуту, а то и больше, мы молчим. Я дую на чай, мысленно репетируя речь. Отпиваю глоток и перевожу взгляд на Архангельского.

– Слушай, а помнишь ты говорил, что не любишь девственниц? Ну дословно не помню. Типа про то, что не хочешь с ними связываться.

– Ага. Гемора много. Ну их на хер.

– То есть ничего в этом плане для тебя не изменилось?

– А должно? Где подвох?

– Нет. Просто интересно.

– Не изменилось, – ну вот и отлично.

– Я тут сегодня случайно вспомнила одну маленькую детальку. Я – девственница, – ну да, наверное, я бы тоже не поверила на его месте и точно так же ухмыльнулась в ответ. – Честно, – зачем-то добавляю я, видя, как Архангельский подносит ко рту чашку. Ну ладно, может, так будет более правдиво. – Клянусь здоровьем брата и своей будущей актерской профессией – я девственница.

Последние слова надо было произнести все же после того, как он проглотит чай, а не во время. Может быть, тогда из его рта не извергся бы каркадешный фонтан…

Глава 16

– Ну, в принципе все честно. Я тебе ванную украсила. А ты – мой халат и немножко кухню. Теперь мы квиты. Прости мне еще статую и пару сеансов психоанализа и разойдемся на положительной ноте. Окей?

Не могу считать эмоций на лице Архангельского. Он вроде как жив, судя по тому, что пытается протереть свое лицо салфеткой, но очень бледный и, кажется, у него на лбу появилась испарина. Пипец, ему ж почти сорок, что ему помешает словить у меня в квартире инфаркт?

– Слушай, не вздумай здесь умирать. Я никак не смогу объяснить происхождение трупа в квартире. Меня явно обвинят в твоей смерти. А дотащить тебя до леса и закопать физически не смогу. Ты слишком тяжелый. Расчленять вообще не мой вариант, у меня ножи тупые, – Господи, что я вообще несу?

Я вскочила со стула и не раздумывая потянулась к полке с лекарствами. Достала аптечку и тонометр.

– Что ты делаешь? – наконец, произносит Архангельский, когда я уже обернула манжетку вокруг его руки.

– Хочу измерить твое давление. Ты взбледнул и у тебя испарина на лбу. Молчи, сейчас нельзя разговаривать, – перевожу взгляд на экран тонометра. – Сто пятьдесят, многовато. Выпей, – протягиваю ему упаковку с таблетками и стакан с водой.

– Даже не знаю, что меня должно смущать больше, то, что у двадцатилетней сопли есть полная аптечка лекарств и тонометр в придачу или то, что ты целка. А я ведь еще от разобранного тобой унитаза не отошел. Это пиздец какой-то, – растерянно бросает он, вставая из-за стола.

Признаться, я не ожидала, что он отреагирует вот так. Тупо свалит и все? Да что не так с девственницами? Даже обидно, черт возьми. Однако, направился Архангельский не на выход, а в ванную.

Пока он приходил в себя, я уже успела замыть каркадешный фонтан. Появился предпенсионер только через минут пять. Надо признать, выглядящий более живым.

– Можно я верну тебе три оклада и на этом все? Ну в смысле никакой работы домработницей.

– Нельзя. Раздевайся.

– В смысле?

– В прямом. Трахаться будем.

– Ты глухой, что ли? Я же сказала, что…

– Да мне похер, что ты там мне на уши навешала, – с реакцией у меня вроде бы всегда было нормально, но от неожиданности я не успела отреагировать, и брошенные в меня Архангельским таблетки оказались на полу. Поднимаю упаковку противозачаточных. Блин.

– Это не то, что ты подумал. Кстати, я из-за тебя сегодня их не выпила.

– Из-за меня?

– Ну а кто меня вчера напоил? Блин, ну я серьезно, я их с другой целью пью. Возьми, да показания почитай. И вообще, почему я должна оправдываться перед тобой? Ты кто мне такой?! Русским языком тебе говорю – я девственница. Стала бы я клясться здоровьем брата, если бы это было не так?

Каюсь, мне нравится видеть вместо привычной для него расслабленности и тонны самоуверенности – растерянность. Он всякое мог ожидать, но точно не такое.

– Тебя кто-то пытался изнасиловать? – нахмурившись, интересуется он.

– Нет.

– Тогда что не так? С такой внешностью не остаются в девочках. У тебя вообще не было парней?

– Были. Я же говорила – двое.

– И?

– Что и?

– Почему ты ещё девственница?!

– Ну как-то не срослось.

– Да я бы сказал, что там уже всё зарослось, – козел! – Минет делала?

– Нет, конечно. Гадость всякую в рот совать, – ну ладно, здесь преувеличиваю. Между парой, находящейся в отношениях, к гадости это не имеет отношения. Но для Архангельского самое то – пусть будет уверен, что я ненормальная девственница.

– Ты хоть член в живую видела? Или только в порнухе?

– Видела. Один раз на школьной площадке мужик из кустов со спущенными штанами вылез. Второй раз в метро, тоже какой-то извращенец тряс своими причиндалами, – совершенно серьезно произношу я.

– Да где вас таких берут? Ну ладно, эта в оранжерее росла, но ты-то как? Нет, я все равно не понимаю.

– Что?

– Какого хера… в тебе не было еще ни одного хера.

– Глубокомысленый вопрос, но ответа, Вячеслав Викторович, у меня нет. Ну все? Ты оставишь теперь меня в покое?

Сказать, что мне не понравился взгляд Архангельского – ничего не сказать. Какой-то уничижительный. Брезгливый, что ли. И снова возникает вопрос, что не так с этими гребаными девственницами? Однако, рот я более не открываю. Молча смотрю за тем, как мой ошарашенный гость надевает ботинки и пальто.

– Подписывай договор, и чтобы завтра без опозданий, – строго произнес Архангельский, обведя меня презрительным взглядом.

***

Хотела, чтобы отстал? Получи и распишись. Только от чего-то я совершенно не испытываю радости. Правду говорят – бабы дуры. Я ведь