– Нешто казнить станешь?

– Зачем же сразу казнить? Сначала судить, а там каждому по его вине. Если дознаемся до измены, это одно. Если просто глупость, дам возможность отслужить. Кто справится с порученным, помилую, нет – так не обессудьте!

– Вотчины отбирать будешь?

– Нет. Что от отцов-дедов досталось, то свято. И что даровано законными государями, прежде на московском престоле сидевшими, тоже не трону. А вот с поместьями, которые многие из вас незаконно захватили и присвоили, придется попрощаться. Все вернете в казну, равно как и полученный от них доход.

Услышав это, бояре призадумались. Как бы ни был богат каждый из них, при достижении думного чина вдобавок к вотчинам все получали весьма солидный по размерам поместный оклад, который затем всеми правдами и неправдами старались превратить в свою собственность. Многим это удавалось, что вызывало глухое недовольство в рядах простых дворян, не имеющих никаких иных источников дохода, кроме маленьких поместий и весьма скудного жалованья.

Но еще больше их испугала многозначительная оговорка про «законных государей». А кто они, законные-то? Годунов, к примеру, он еще законный или уже не совсем? А Шуйский, не говоря уж о Лжедмитриях, не скупившихся на раздачу земель своим сторонникам? Когда меня выбрали на престол, по умолчанию были признаны действительными все пожалования и чины, данные прежними государями. И вот вам здрасте пожалуйста, Юрьев день во всей красе, только не бесправным крестьянам, а аристократии. Обидно…

– Не слишком ли круто забираешь, государь?! – раздался чей-то голос из толпы. – Как бы не напороться…

Михальский уже рванулся выискать смутьяна, но я остановил его движением руки.

– Как по мне, так еще и мало!

Тот же голос выкрикнул новое:

– На немцев надеешься? Думаешь, защитят тебя наемники? А ино перекупить их за злато и мы можем!

– Ты посмотри, какой богатый, – ухмыльнулся я. – Прежде плакались, что оскудели, а оно видишь как обернулось!

– Ничто, отольются кошке мышкины слезки, – не унимался все тот же смутьян, очевидно полный решимости «пострадать» за правое дело. – Попомнишь еще…

Но толпа вокруг него все редела, и скоро болтун, в котором я не без удивления признал Мишку Салтыкова, остался совсем один.

– То-то смотрю, мне голос таким знакомым показался, – покачал я головой. – Кто тебя сюда вообще пустил? А знаешь что, убогий, раз ты такой боевой, а прочие тебя молчком поддержали вместо того, чтобы по харе дать, то вот вам приказ – берите сабли в руки да идите воевать Семеновское сельцо. Там бунтовщики укрепились, только вас, видать, и дожидаются!

– Как?! – хрюкнул от неожиданности князь Сицкий.

– Каком кверху, – любезно пояснил ему я.

– Мы не оружны, бездоспешны, на смерть шлешь, ирод! – не унимался Салтыков.

– Уж за это не беспокойся. В Кремле оружия и доспехов не на одну сотню ландскнехтов достанет.

– Что ж нам, пешими в бой идти?

– А вы чего ждали, что вам всем по арабскому скакуну за вашу «службу» подарят? Ладно, хватит разговоров. Думу я покамест распускаю, что с ней делать далее, решу. А вы завтра выслушаете волю мою и наказ каждому. Те, кто выживет, естественно.

– Государь, не губи слуг твоих верных! – опять вмешался патриарх. – Неправильно сие. Отложи бой до утра, пусть соберут дружины, одоспешатся, тогда и воюют с крамольниками.

Что же, с церковью надо жить в мире, так что, пожалуй, придется согласиться. Пока.

– Как скажешь, владыко. Завтра так завтра, – не стал перечить я, после чего, развернувшись к думцам, заметил: – И помните, не вы соль сей земли. Не за вами правда. А значит, и нет за вами силы, потому как не в силе Бог, но в правде. И потому без вас найдется кому службу нести. Много на Руси достойных и верных мужей. И дворян, и стрельцов, и посадских, и крестьян! Не вашими молитвами и трудами Смуту преодолели. Нижегородцы ополчение собрали, от всего народа! И собор Земский не вашей волей управляется, а волей всей земли! Быть по сему!

– На черный народ надеешься, так он же тебя на вилы и подымет, – буркнул Сицкий.

– Поживем – увидим. Устал я от вас, бородачи. Затвердите накрепко, больше я от вас таких фокусов не потерплю. Это последний раз! И даже если казнить не стану, монастырей на Руси, слава богу, в достатке. Будете сидеть там, пока не взвоете. И запомните, кто в нетях завтра скажется, пусть лучше сам себе мельничный жернов на шею наденет, да в воду кинется. Большие дела впереди, а вы мне тут такие представления устраивать вздумали! Так что покайтесь, пока время есть, да за ум возьмитесь! Я все сказал. Идите по домам и думайте, пока голова на плечах имеется.

Отстояв поле боя и наблюдая, как «цвет земли русской» покидает палату, я принялся задумчиво разглядывать покрытые росписью стены. А в голове тем временем прорезались простые, насквозь бытовые мыслишки. Сейчас бы помыться и перекусить чего-нибудь, а потом все остальное…

– Все ушли, государь, – тихо заметил Михальский.

– Ну и слава богу.

– Может, зря вы их отпустили?

– А что надо было, порешить всех во главе с патриархом?

– Нет, конечно, но, по крайней мере, Салтыков с князем Сицким вполне заслужили за свои слова кару.

– Чтобы завтра Филарет объявил их мучениками?

– Я слышал, прежде вы не боялись ни церкви, ни людской молвы…

– Ты о чем это?

– Говорят, что в первый свой визит в Росток вы без промедления повесили канцлера.

– Ну да, было дело. Только далеко не сразу, а после следствия и суда. Так что меньше слушай Пушкарева, он еще и не такое расскажет.

– Прошу прощения, ваше величество, если позволил себе лишнего!

– Нет, все в порядке, – поспешил успокоить я телохранителя. – Я вполне понимаю твое беспокойство, но завтра все так или иначе решится. Пусть бояре пойдут на штурм, а там уж Бог решит, кому жить, а кому уже пора на тот свет.

– Как прикажете, ваше… – склонил голову Корнилий, но не успел договорить, поскольку я схватил его за руку и, склонившись к самому уху бывшего лисовчика, прошептал:

– Но не забудь приготовить к завтрашнему утру парочку хороших стрелков. Не стоит все отдавать на волю случая!

Получив повеление, Михальский нехорошо усмехнулся и поклонился, приложив руку к сердцу, показывая, что все исполнит. Но я уже выходил из зала, поскольку припомнил еще об одном безотлагательном деле. Возможно, самом главном сегодня.

– Отец! – кинулся ко мне Дмитрий, как только я переступил порог женской половины дворца, где после смерти Катарины в окружении мамок и нянек проживали мои дети.

– Ну как вы тут? – обнял я сына, затем Петера, после чего потрепал непослушные вихры обоим.

– Скучно, – не стал кривить душой мальчишка. – Его святейшество не разрешал нам выходить.