история, которую я с удивлением узнал на курсе средних веков. Осенью 800 года Карл, рожденный чтобы стать Великим, приехал в Рим, где местная знать решила сместить папу Льва III, арестовав его во время торжественной мессы. Лев был не кроткого нрава, но тягаться с числом сторонников его смещения он не мог и очень быстро ретировался, ибо Общество, прямо требовало его отказаться от сана. Чтобы Лев понял серьезность намерений, знать, поигрывая клинками, сообщила, что глаза очень важны, и Папе явно без них будет не сильно удобно. Но пока (как и всегда) заговорщики грызлись между собой Лев сбежал к настоящей Силе. Карл Великий широко улыбнувшись (он-то знал свою выгоду), пообещал Папе поддержку и до конца года крутом и пряником (больше кнутом) помирил знать и Льва. А на Рождество, во время праздничной мессы, прямо в базилике Святого Петра Папа вдруг (совершенно случайно) возложил императорскую корону прямо на голову ни о чем неподозревающего Карла. Франки и римляне прослезились от неожиданности (ага, как же) и величия момента. Ходили слухи, что Карл без радости отнесся к этому поступку (дважды ага) и всем говорил (зачем?), что недоволен самовольством Папы и пропустил бы мессу, если знал о таком. Но кто ему поверил после полугодичной совместной работы со Святым Престолом?

Я ухмыльнулся.

Карл точно знал, как сделать так, чтобы коронация запомнилась. История все же прекрасна. Была бы возможность в нее попасть.

Я откинулся в огромной лохани и прикрыл от удовольствия глаза. На мягких лапах приходил сон…

— Фон Ронииин!

Я вскочил так, что чуть не пробил потолок с огромными балками.

— Ооо! Второй раз за неделю имею честь вас лицезреть в костюме Адама. После такого вы, сударь, просто обязаны на мне жениться. — ехидный голос Виктории звучал слева от меня у двери. — Но я рада, что ты уже можешь прыгать.

Я со стоном опустился в лохань.

Вот тот, кто сведет меня в могилу. Непременно.

— Давай уже выходи. Заставил искать себя по всему дому. Будем праздновать! На улице уже темно, а значит праздник все ближе.

В комнате уже горели, расставленные мной свечи и дымился на столе жирный гусь. За окном хлопьями оседал на землю снег. Языки пламени плясали странные танцы в камине.

— Виктория, если вы хотели, чтобы я навеки стал вашим пленником, то вы выбрали правильный путь. — интересно Ганс или Фернандо проболтались ей о моей любимом рождественском блюде.

Девушка в прекрасном красном платье с белым воротом и рукавами с улыбкой протянула мне бокал. Янтарная жидкость прокатилась по горлу терпким теплом. Второй бокал опустел еще быстрее. А потом и третий. Фройляйн рассказала о своем детстве и мечтаниях, о традициях ее семьи. Жидкость исчезала, разговор шел легко и плавно обо всем подряд. Вторая бутылка потеряла свою пробку.

Отличное бордо!

На улице вовсю шло празднование. Доносился приглушенный гул и радостные голоса.

Я поймал себя на мысли, что эта девушка уже стала моим другом. Живая, начитанная, с острым умом и языком, она мало походила на обычных жительниц Эрфурта. И я был этому просто счастлив. Дружба с ней — настоящий подарок, но я был уверен, что мы оба хотим большего.

— Дорогая моя, с каждым днем ты удивляешь меня все больше. Сама судьба свела нас вместе. Несмотря на некоторую оригинальность нашей встречи. Я уже почти влюбился. — тело расслабилось, и язык тут же развязался. Щеки девушки красиво румянились в свечном свете.

— Не бросайся такими словами, фон Ронин. — она изящно отсалютовала бокалом. Я ответил тем же.

— Не имею такой привычки. — я осушил бокал, подался вперед и просто впился своими губами в теплые губы красавицы. Она прижалась ко мне и ответила нежным и теплым поцелуем. Самым сладким поцелуем в моей жизни… Нежность разлилась по всему телу и заполнила меня всего.

Трепетали свечи, свистели и трещали поленья в камине. За окном падал хлопьями снег и веселились люди.

Наступило Рождество — и мы встретили его вместе взаимной любви, ласкающими взглядами, поцелуями со вкусом вина — и нежности, которой я никогда ранее ни к кому ещё не испытывал… И пусть в канун праздника между нами не могло быть ничего более поцелуев — в эти мгновение я наконец-то познал, что такое счастье…

Глава 12

Терпение и смирение нужно иметь и для мира, и для войны.

Иоанн Дамаскин, 675–754 г. от Рождества Христова.

Я с глубоким вздохом открыл глаза и удивился окружавшей меня тишине. На меня молча взирали с небосклона яркие звезды. Вдали ухал филин.

— Себастьян, ты вовремя. — улыбается Лермонт. — Не иначе шестое чувство.

Тапани уже вовсю пытался ослабить путы.

— Улыбался весь сон, фон Ронин. Неужто дом видел? — горец начинает меня пугать своей прозорливостью.

— Почти. — я тряхнул головой, сбрасывая сонное оцепенение. — Готовы?

— Только хотели тебя поднимать. Эти животные напились так, что мы даже караулов не заметили. Видимо считают, что Скопину-Щуйскому не до того, чтобы их выискивать по лесам.

— Ну, отчасти они правы. — я покачал головой.

— Так-то оно так, но забывать дисциплину — это первый шаг к смерти. Да и пленники могут сбежать. — Тапани улыбнулся.

Действительно, надо спешить.

Я залез пальцами в сапог и извлек лезвие. Прекрасная вещь. Веревки поддались сразу, хорошая сталь вошла в плетение, как теплый нож в масло. Наше ожидание окупилось.

— Готово! — я начал избавлять своих товарищей от пут.

— Тихо! — встревоженным шепотом выдохнул Лермонт. Я присел. Шагах в сорока прошли, покачиваясь два разбойника с бердышами. Явно во хмелю. Но это значит, все-таки какие-то караулы в лагере присутствуют. Это усложняет дело, но не меняет нашего плана.

— Действуем очень тихо. Постараемся не только вырваться, но и оставить пару подарков для этих гостеприимных людей. — я зловеще улыбаюсь.

— А поподробнее? — вопросительно смотрит на меня Тапани.

— Бочки с горячительным еще на телегах. А рядом с ними телеги с пищалями. Связь улавливаешь?

— Думаешь поджечь? А с чего ты взял, что эта жидкость будет гореть? — скептически прищурился Джок.

— Козачек дал мне отпить своего пойла. Пить я не пил, но даже по смоченным губам было понятно, что полыхнет знатно. Нужно только огонька дать.

— Пока нас вели, я заметил ближе к центру поляны телеги с бочками, в которых явно не пойло.

— И? Порох? — я убрал лезвие.

— Именно. — кивнул шотландец.

— Ты уверен? — Тапани разминает затекшие плечи. — Не очень-то хочется идти почти через весь лагерь, чтобы потом понять, что ошиблись. Нас могут заметить дозорные. А это опасно.

— Не