– Хорошо, господин. Конечно, – ответила Мила, и ее сразу же как ветром сдуло.

– Мы найдем, кто это сделал, обещаю. – Кай аккуратно провел пальцем по щеке Майи, обходя порез. – Они поплатятся за то, что натворили. А ты обязательно поправишься.

Кай осторожно убрал волосы с лица даллы. Он просто запрещал себе думать о плохом, сосредоточившись на текущих вопросах: убрать выбившиеся пряди, промыть рану на щеке, вызвать лекаря, доложить родителям… Сейчас главное это. Действовать. Не дать панике захлестнуть себя с головой. С Майей обязательно все будет хорошо. Она ненавидит проигрывать, и она не оставит его одного. А с виноватыми они разберутся позже.

Семейный целитель с порога оценил обстановку и незамедлительно начал действовать, бесцеремонно выставив Кая за дверь. Бледная и притихшая Мила вернулась с уже ненужными бинтами. Она полушепотом доложила, что Баста нет дома, но ему уже обо всем сообщили, и что мать Кая сейчас спустится.

В ожидании Кай мерил шагами коридор у входа в спальню. Десять от одного конца до другого. Голова была на удивление пустой и ясной, будто все это происходило сейчас не с ним. Он знал – горечь и ярость нахлынут позже.

– Кай! – из-за спины раздался привычный приглушенный голос матери.

Обернувшись, он увидел ее в другом конце коридора – она выглядела, как всегда, потерянно и отрешенно. Русые с проседью волосы матери были собраны в небрежный пучок, лицо потускнело, руки безвольно висели вдоль оплывшего тела. В последние годы они редко виделись. Мать предпочла находиться в стороне и просто не замечать того, что ей было не по душе. И все же сейчас Кай был рад ей.

– Мама! – Он приветственно кивнул и зашагал ей навстречу.

– Как Майя? – Мать с потерянным видом озиралась по сторонам, будто была здесь впервые. – Мила доложила мне, что она без сознания.

– Так и есть. У нее сейчас целитель, я сам знаю едва ли больше твоего.

– Мне так жаль, мой мальчик… – В больших светлых глазах матери отразилось что-то отдаленно похожее на сочувствие.

Непривычный к проявлениям эмоций с ее стороны, Кай растерялся и не знал, как на это реагировать.

В молчании они вместе остались дожидаться целителя у дверей спальни. Минуты тянулись мучительно долго. Кай уже готов был бесцеремонно ворваться в комнату и выяснить, что там происходит, когда двери наконец открылись. Седой целитель выглядел уставшим и опечаленным.

– Я ничего не могу вам обещать, увы. – Он устало потер переносицу. – Я выполнил все и гарантирую, что никто не смог бы сделать в подобной ситуации больше. Она будет жить… Пока, во всяком случае. Я не сталкивался ранее с подобными ядами, но могу точно сказать, что возможное восстановление займет очень много времени. Молодая госпожа без сознания и, вероятно, пробудет в таком состоянии еще достаточно долго. При должном уходе остается надежда…

Кай слушал эти осторожные тихие фразы и одновременно будто не слышал их. Страшный смысл обрушился на него разом, не имея словесной оболочки, ощущаясь лишь неподъемной тяжестью бессилия, страха и одиночества. Ему стало трудно дышать. В том, что Майю отравили, Кай не сомневался с той секунды, когда увидел ее бездыханной на полу. Но от прогнозов целителя ему было почти физически больно.

– Яда? Вы сказали, яда? – спросила мать, подняв на целителя недоуменный взгляд. – Вы уверены?

– Более чем, госпожа, – обреченным тоном ответил целитель. – Позвольте мне теперь попрощаться. Я отдам распоряжения по поводу ухода за юной госпожой берущим и приду завтра утром проверить, как она. С вашего позволения, – целитель раскланялся им обоим. – До завтра!

Как только целитель ушел, Кай сразу же кинулся в комнату Майи. Мать последовала за ним и какое-то время неловко мялась у него за спиной. Кай был так растерян и опустошен, что даже не предложил ей сесть и сам занял единственное кресло у кровати. Они оба испытали явное облегчение, когда вошла служанка и доложила, что мать ждут по какому-то делу в ее комнатах.

Сам же Кай в одиночестве просидел у постели Майи до самой глубокой ночи.

1009 год от сотворения Свода, общественный воздушный корабль, пятый день первого осеннего отрезка

Мик

Не ощущать Стихию было очень непривычно – странное чувство беспомощности и беззащитности овладело Миком, будто его кожа обнажена на сильном морозе. К нему примешивалось и нахлынувшее одиночество – впервые с самого рождения Мик был разделен со своим Огнем.

Мастер по связи, скрывавший их Стихии, оказался неприветливым бородатым стариком. Он предупредил, что даже малейшее творение сразу же разрушит всю его работу. Они впятером – четыре творца без Стихии и Ласка, лишенная своего корабля, – были сейчас словно слепые котята.

– Все будет хорошо. – На прощание Трой по-отечески обнял каждого. – Помните, вы бывшие воспитанники сиротского приюта берущих, немилосердно распределенные на заработки в Элинту. Поддельные документы отведут подозрения. Около полутора суток пути – и вы будете в воздушной гавани, где вас встретят. Ваша задача – продержаться. Удачи!

* * *

И вот они впятером сидят на полу в тесном салоне общественного воздушного судна. Мик впервые в жизни путешествовал таким образом: обычно творцы перемещались на небольших частных кораблях. Здесь же было холодно и грязно, сомнительного вида народ вповалку спал где придется. Находиться тут было мучительно, но лучше места, чтобы затеряться, и не придумаешь.

Вдобавок Мика всерьез начинало беспокоить состояние Рут, которой с каждым часом становилось хуже. Его даллу бил озноб, она то и дело проваливалась в короткий сон-забытье, в котором тихо постанывала. Микстура, данная Элли, уже почти закончилась, а улучшений все не было. Среди одежды, которой их снабдил Трой, имелись теплые свитеры, и Мику даже пришлось отдать сопротивляющейся Рут свой, но та продолжала дрожать и все время кашлять.

– Если эта зараза пойдет дальше по кораблю, я всех вас, к Четырем и Праматери, высажу, – сказал небритый контролер, проверявший их документы. Он буравил Рут колючим взглядом.

– Это всего лишь обычный насморк. – Рут старалась говорить бодро, но лихорадочный блеск глаз и бледность выдавали ее.

– Ну-ну. – Контролер сплюнул прямо на пол и продолжил обходить трюм.

Рут тут же бессильно уронила голову на колени.

Мик еле сдерживался, чтобы не взвыть от усталости и беспомощности. Им сейчас нельзя было пользоваться даже мысленной связью, и он совершенно не представлял себе, что делать, если вдруг что-то пойдет не так. Всю свою жизнь он неосознанно обращался к Стихии по любому поводу и даже не отдавал