– Ну, у меня и зоопарк получился… – удивлялась Мила в конце августа, когда Петрович полностью восстановился, ещё и отпуск отгулял и был готов вернуться к работе. – А я ещё переживала, что мне нечем будет заняться!

Она познакомилась, наконец-то, со своим двоюродным братом Игорем, прошедшим такую школу «молодого бойца», что он даже сам изумлялся.

– Надо же, мало того, что у меня теперь есть не только старший двоюродный брат Ваня, но и средний – Игогошенька… Ой, нет, ну, какой же он Игогошенька! Он самый настоящий Игорь! Чтобы мою Настю в себя влюбить, да ещё и Гаврилино сердце покорить… Это, знаете ли, такая харизма нужна! Харизмища! Как у того призового индюка Индуса!

Она от души порадовалась и за Настю, и за Игоря, и за себя! Это же важно, когда у тебя вдруг удваивается количество нормальных двоюродных братьев.

Ещё больше порадовалась за них на их свадьбе! Она любила подругу, быстро, словно всю жизнь его знала, подружилась с Игорьком.

Только вот, зашла она в ту комнату, где жила, когда училась… И сразу так остро всё вспомнилось.

– Ээээх, можно подумать, что забывалось! – горько сообщила Буне Мила, воспользовавшись тем, что они остались одни. – Представляешь, я, оказывается, помню всё, что он мне рассказывал. Я-то и не слушала, так, будто мимо ушей пролетало фоном, а помню всё-всё. Я ничего не забыла и, похоже не могу забыть… Бунь, я так жалею, что так вышло! Если бы вернуться назад… Так, а ну, нечего разнюниваться! Если я с тем Индусом справилась, неужели же с собственной дурью не совладаю?

– А зачем? Зачем себя муууурчить? – Буня, которой работа здравым смыслом уже оплачена не была, совершенно очевидно мурлыкнула что-то явно провокационное, напомнившее Миле фразу её отца:

– Лучше сделать и жалеть о том, что сделано, чем не сделать, и потом всю жизнь жалеть об этом! О возможном, но упущенном, о несказанном, не подаренном, о том, что мы откладываем на потом, пока уже не бывает слишком поздно.

– Может, уже слишком поздно, но я хотя бы попытаюсь, чтобы потом всю жизнь не жалеть! – Мила решительно набрала сообщение и оправила его Максу, опасаясь передумать и снова струсить.

Кто хочет поближе познакомиться с событиями, которые были упомянуты в этой главе, и собственно с Игорем, который так удачно обаял Гаврилу, можно почитать книгу "Воспитание Игорёшика".

Глава 14. Неправильный кислород и сумасшедший водород

Игорь Вадимович Вяземский снова и снова проверял данные.

Результат был очевиден, только вот так нежелателен, что прямо смотреть на него не хотелось!

– И всё-таки Вадим! – думал академик. – Устал ждать? Захотелось много денег? Разочаровался моим прошлогодним решением по завещанию и решил так откусить свой кусок пирога? Ах, как же жаль… Как жаль! Лучше бы это был Максим, любой из помощников, кто угодно, но только не Вадим! Самый многообещающий, самый талантливый!

– Дед! Ты что-то нашёл, или мне лучше не спрашивать? – хмуро уточнил Макс. Не надо было быть очень сообразительным, чтобы понять, что дед использовал старую-престарую уловку – каждому из подозреваемых дал информацию с крошечной ошибкой, известной только ему одному. Каждому со своей. И теперь этот маркер всплыл.

– Нашёл. Информацию продавал Вадим, – дед мрачно смотрел в окно. – Этого я простить не могу! Сам понимаешь!

Макс понимал. Ещё как понимал! А ещё он сходу понял, что сейчас, с окончательным и бесповоротным падением акций Вадима, его собственное положение стремится к зениту! Теперь он – номер первый, и это, судя по всему, вариант окончательный и обжалованию не подлежит!

Если бы это произошло в прошлом году, он бы по потолку от восторга ходил, а сейчас… Как-то странно он себя ощущал.

– Дед, ты уверен?

– Максим, сработала его метка. Мне казалось, ты понял… – дед прищурился, не такой реакции он ожидал.

– Да я про маркер-метку понял, конечно, только вот… – Макс с братом в последние годы ладил не слишком хорошо. Проклятое соперничество, плюс Вадимов заносчивый характер делали своё дело. Иногда братья едва разговаривали. Только вот было кое-что из детства… – Мне не верится, что он мог предать. У него куча недостатков, но он никогда не предавал. Ни-ког-да! Даже когда ему это сулило выгоду или спасало от проблем.

– Правда? – дед с сомнением поднял брови.

– Правда. Кстати, помнишь, хрустального орла?

– Которого Вадим разбил? – Игорь Вадимович отлично помнил немыслимой красоты фигуру орла, расправившего крылья. На что уж он был равнодушен ко всяким «побрякушкам», как он это называл, но и то впечатлился, получив её в подарок.

– А это не он её разбил, а я! – Максим хмыкнул, увидев дедово изумление. – Не знал?

– Я же его наказал!

– Да, и он меня всё равно не выдал. Мне так нравился тот орёл. Я его просто рассмотреть хотел, поднял, но не ожидал, что он такой тяжёлый. Он выскользнул и вдребезги, а тут Вадька прибежал. Сначала обругал меня, а потом, когда мама примчалась, а я ревел в три ручья, взял, да и сказал, что это он разбил. Он всегда был твоим любимцем, ему и попало меньше.

Игорь Вадимович хмыкнул. – Максим, то, что он взял на себя вину тогда, никак не означает то, что он сейчас…

– Да, конечно! Только Вадим единственное чего не признавал – это предательства. Никогда! – Макс крайне редко позволял себе перебивать деда, но извиниться даже не подумал. – Ты же понимаешь, что если вдруг это не он, то твоё обвинение для него как нож в сердце!

– Ты как-то удивительно заботишься о брате! – академик вновь удивлённо поднял брови, – Раньше между вами такой уж дружбы не было!

Макс хмыкнул. Не мог же он сказать, что это сам дед и провоцировал их ссоры и подозрения, их соперничество, стравливал их, чтобы посмотреть на результат «тараканьих бегов», выяснить, кто лучший, кто лидер…

Не мог объяснить и то, что если уж совсем честно, то он не о Вадиме заботится. Просто вот этот «нож в сердце» получил сам, когда его подставила в прошлом году его любимая девушка. Когда едва пережил такое, невольно не хочется, чтобы брат, пусть и не очень-то близкий и любимый, так же метался от ярости и боли, не понимая, как ему дальше жить? Особенно, если он, Макс никак не может представить себе Вадима, продающего за границу результаты работы, в которой, кстати, есть и очень немало его труда.

– Дед, Вадька очень честолюбив. Если это были бы чужие исследования,