Доев и допив, Наталья полезла в сумочку и с ужасом вспомнила, что у нее с собой нет местной валюты. Да откуда ей появиться, если за все покупки в отпуске всегда рассчитывался муж!

Счет за скромный перекус потянул на двенадцать евро.

«Офигеть! Ну и цены здесь! Салат с креветками, кофе и бокал кислого вина – двенадцать евро. И тех, как нарочно, нет. И мужа, с деньгами или без денег, нет! Что за день такой!»

Заметив, что у посетительницы какие-то трудности, Димитрис с улицы позвал русскоговорящего зазывалу.

– Элла! – воскликнул тот, узнав в чем дело. – Совсем нет денег? Нисколько?

– Элла! – вторили ему официанты. – Как можно кушать, если с собой нет денег? А что в сумке?

Димитрис бесцеремонно отобрал у Натальи дамскую сумочку и вытряхнул ее содержимое на стол. Оказалось, что в кошельке есть две тысячерублевые купюры и несколько российских монет. Евро не было ни цента.

– Забирайте две тысячи, и хватит с вас! – взбрыкнула Наталья. – Две наших тысячи – это больше, чем ваших сорок евро. Сдачу себе оставите.

– Какую сдачу! – возмущались рестораторы. – Где мы тебе эти рубли обменивать будем, у нас их ни один банк не примет! Ты, если такая умная, вначале бы обменяла свои бумажки на евро, а потом бы есть садилась. Если не заплатишь, мы сейчас полицию вызовем. Тебя в тюрьму посадят!

– Вызывай кого хочешь! – парировала Наталья. – Сказано тебе, нет денег, и точка!

На шум и гам пришел управляющий рестораном. Не успел он сказать свое веское слово, как на веранду поднялся полицейский в форменной бейсболке.

Все разом стихли. Вмешательства в конфликт полиции никто не хотел: Наталья боялась подставить мужа, а рестораторы не желали портить репутацию заведения.

Сев за столик, полицейский закурил, сделал ближайшему официанту заказ. Управляющий жестом позвал Наталью за собой.

– Значит так, – через переводчика сказал он, – если у тебя нет денег, то до вечера будешь работать на кухне. Если не согласна, то мы обращаемся в полицию.

– Жлобы! Позоритесь из-за каких-то двенадцати евро!

Но делать было нечего, и Наталья пошла в подсобку.

На кухне «новенькую» поставили на самую грязную работу: очищать и мыть тарелки, сковороды и кастрюли. На этом посту она сменила молодую светловолосую женщину, переместившуюся на протирку посуды. В волосах у светловолосой было две заколки: голубая и желтая. Говорила она, обращаясь к еще одной женщине, по-украински. Наталья так решила, что по-украински.

Светловолосая посудомойка сразу же невзлюбила Наталью: пару раз заставила перемыть совершенно чистые тарелки, специально опрокинула ей на ноги таз с мыльной водой, к месту и не к месту злобно, сквозь зубы шипела: «Колорадо!»

Час-другой Наталья не обращала внимания на придирки, потом ей это стало надоедать. Но поговорить со злобной соседкой, словесно выяснить отношения она не могла – трудна и непонятна была для Натальи «украинская мова».

«Чего она, сволочь, ко мне придирается? Что я ей-то плохого сделала? – внутренне негодовала Наталья Павловна. – Понятно было бы, если бы ей зарплату из-за меня урезали. Так я на ее заработок не покушаюсь. И к присоединению Крыма я отношения не имею».

На кухню зашел Димитрис, налил себе горячего чая, сел в углу, рассматривая новую работницу.

Наталья показалась ему хрупкой, поникшей и беззащитной. Но зря, зря он так подумал! Внешность обманчива. Наталья Павловна была женщиной крепких сибирских кровей. В роду у нее все умели за себя постоять.

«Или я сейчас им дам отпор, или они меня заклюют, и я до вечера не доживу», – решила Наталья.

Она опустила в воду полотенце, сложила его вдвое и скрутила в плотный жгут. Получилось подобие гибкой, но увесистой дубинки.

«Кто первый начнет, тот и получит». – В глазах Натальи Павловны появился стальной отблеск, губы сжались, мышцы напряглись.

Ничего не подозревающая украинка издевательски бросила в мойку перемывать еще одну тарелку и, потрясая перед собой кулаком, завыла: «У, колорадо!»

Наталья взмахнула жгутом и крепко врезала посудомойке по зубам.

– Вот тебе, сволочь, за «колорадо»! А вот тебе за тарелку! – Второй удар пришелся куда-то в область уха.

Димитрис, опрокинув чай, вскочил и бросился нейтрализовать взбесившуюся русскую, но получил отпор: кончиком жгута, как кистенем, наотмашь, Наталья поразила его прямо в висок. Грек охнул, уходя в нокаут, глупо улыбнулся и плавно сложился на грязном мокром полу.

На кухне все разом завопили, наступил хаос и бардак.

Вмиг обессилевшая Наталья отшвырнула полотенце и заплакала.

– Ты чего дерешься? – вытирая кровь с разбитого носа, по-русски спросила посудомойка.

– А ты чего обзываешься? – огрызнулась новенькая.

– Я обзываюсь? – Установление речевого контакта позволило установить многое.

Во-первых, потерпевшая оказалась не украинкой, а полячкой (тут разница невелика). Во-вторых, что самое обидное, «колорадо» оказалось не жуком и не ругательством, а известным родосским казино, где сожитель посудомойки вчера просадил всю недельную зарплату.

Улаживать конфликт прибежал сам управляющий. Он, коротко расспросив стороны, вынес вердикт – русскую скандалистку выгнать вон, обед считать отработанным.

Пришедший в себя после нокаута Димитрис взял Наталью за руку и вывел из ресторана на сверкающую огнями ночную улицу. Нигде не останавливаясь, он повел ее по закоулкам Старого Города, но вместо того, чтобы вывести несостоявшуюся работницу к остановке, привел к себе домой.

Наталья не протестовала ни когда шла, ни когда поняла, куда пришли. А что ей еще оставалось делать, одной, без денег, в чужом незнакомом городе? Рвануть в отель пешком? Так она совершенно не представляла, в какую сторону надо идти. Пространственный кретинизм, ничего не попишешь!

Ресторатор жил один, в небольшой комнате на втором этаже двухэтажного дома. Окна его жилища были закрыты от солнца деревянными ставнями, на улицу выходил крошечный балкончик. Со времен владычества крестоносцев в этом жилище изменилось немного: часть комнаты переделали под санузел, провели электричество, стены оштукатурили. Остальные блага цивилизации прошли мимо.

Димитрис мог бы объяснить смущенной спартанской обстановкой гостье, что у него есть другая, большая просторная квартира в современной части города, а эту он использует только для определенных целей. Но он не говорил по-русски, а Наталья по-гречески знала только «доброе утро» и «спасибо». Еще она выучила слово «элла», которое у островитян означает избыток чувств различного происхождения.

Как хозяин, грек быстро накрыл стол, откупорил бутылку вина. Наталья, намучавшаяся за день, успокоилась, досыта поела, выпила. После второго бокала она почувствовала легкое приятное опьянение.

«А мужик он вроде бы ничего, симпатичный… Один раз, никто же не узнает… Женька сам виноват, бросил меня тут одну, на съедение волкам».

Она встала, сняла через голову платье и пошла в душ.

Наутро, едва забрезжил рассвет, Димитрис вывел Наталью на автобусную остановку. После бессонной ночи чувствовал он себя неважно, опустошенным морально и физически. Случайная любовница выжала из него все соки. Сексуальные фантазии русской были неистощимы.

– Ну что ж, давай прощаться! – Наталья притянула грека к себе, чувственно поцеловала. – Как знать, может, еще свидимся.

По пустынной трассе автобус мигом домчал Наталью до отеля. Войдя в номер, она убедилась, что муж не появлялся. Если бы он оказался на месте, то это создало бы определенные проблемы, а так…

Через пять минут она крепко спала в своей кровати.

…Сколько времени продолжался допрос, Самолетов не знал. Часы у него отобрали, окон в комнате не было.

Утомившись, американцы сделали перерыв. Евгения Львовича освободили от пут, дали закурить. Гарри, который был главным среди цэрэушников, вышел позвонить жене. Майк развалился на стуле и играл телефоном. Джон причастился оставленным без присмотра виски, стал благодушнее.

– А почему между собой вы разговариваете по-русски? – воспользовавшись паузой, попытался навести контакт с похитителями Евгений Львович.

– Внутренняя инструкция ЦРУ запрещает в присутствии допрашиваемого общаться между собой на непонятном ему языке. – Джон подумал и плеснул себе еще виски. – Ты же английский в школе как учил, на троечку? Вот мы и вынуждены, чтобы не ущемлять твои гражданские права, говорить исключительно по-русски.

– А Майк мне два раза дубиной по ребрам съездил тоже из уважения к моим правам?

Чернокожий, услышав свое имя, встрепенулся, как гончая при звуке охотничьего рожка.

– Майк был вынужден прибегнуть к физическому