Лина только кивнула и робко улыбнулась. И продолжила давиться рисом.

На пляж для вечерней беседы все шли возбужденные, но с опасениями.

«Что-то будет!» – сказала бы Лина, но сегодня она молчала.

Мы договорились не пить, чтобы осознавать все действия. И еще каждый написал по три причины (хотели по пять, но ни у кого не набралось), по которым Лина должна здесь остаться.

Может, я и не была такой заметной и еще не открылась всем, но чувствовала, что мы одна команда. Что ребята так же заступятся за меня.

Черт! Есть люди, которым я нужна. Которые будут бороться за меня.

– Все, что было до этого – наши игры, разговоры, это только тренировка. Перед настоящим, жестоким. Вы топтались у входа в лес, и сегодня одна из вас войдет в наши джунгли, – Адам жестом пригласил Лину к себе на камень. – Вы выполнили мое задание?

– Мы немного модифицировали его. – У Леры не получился кокетливый смешок, а ведь мы выбрали ее как раз за умение даже самые пугающие и растерянные выступления делать очаровательными за счет неразбавленного феминизмом и эмансипацией женственного обаяния. Но сейчас она произнесла фразу робко, нервно дернув плечом, а не игриво поведя, как обычно.

– Интересно… – Мне показалось, что Адам и все его люди впервые посмотрели на нас с заинтересованностью.

– Мы написали, за что мы ценим Лину, почему она должна здесь остаться. – Лера тоже заметила всеобщий интерес, заговорила увереннее, с театральными паузами и медленным опусканием накладных ресниц: – Итак… Она никогда никого не осудит, честная, самая-самая смелая. Это я написала.

– Хорошо. Остальные?

– Мне прочитать, – она почему-то смутилась, а щечки порозовели, – или…

– Или.

Лера передала листочек Максу.

– Неплохо снимает напряжение, из ее грязного ротика иногда выходят интересные строчки, не боится обнажаться. – Он довольно улыбался. – Я имею в виду, обнажать душу.

– Мотивирует раскрывать душу, вдохновляет, иногда поражает, – зачитывала Рита, перестаравшись с пафосом.

– Дружит со своей темной стороной, ей всегда есть что сказать, у нее интересные образы и мысли. – Я казалась себе очень фальшивой.

Думаю, Адам чувствовал неискренность в словах каждого из нас. Но он терпеливо выслушал всех, даже когда шепот его команды перешел в заметные смешки.

Эмоции Лины менялись от фразы к фразе – сначала это была гордость, что за нее заступаются, потом смущение, затем раздражение, после – злость до гневного блеска слез в глазах.

– Придурки, вы все испортили! Это должна была быть порка, а получилось тисканье за щечки.

– Мы думали, что тебя хотят убрать. Хотели показать, что ты нужна нам. – Лера хотела подойти к ней, но Адам выставил вперед руку:

– Один за всех и все за одного? Мне нравится, что вы команда. Вы высказались, не совсем честно, но с добрыми намерениями. Я ценю это. Лина тоже. – Он плавным движением, скорее размазывая, чем вытирая, провел тыльной стороной ладони по ее мокрой щеке. – Но вы здесь не для этого. Давайте все по одной больной характеристике. Я не планирую убирать Лину или еще кого-то. Пока вы сами не попросите. Лера?

– Ну, иногда она говорит слишком много.

– Макс?

– Я останусь с теми же фразами.

– Оставь хотя бы одну. – Он сказал так, как будто бы знал, что это будет.

– Тогда первая фраза. И раз нужно, чтобы было больно, я подчеркну: «Неплохо». Бывает и лучше. Намного.

Лина горделиво вздернула носик и быстрым взглядом бросила вопрос Адаму.

Он пожал плечами и не сдержал улыбку:

– Кто дальше?

– Я соглашусь с Лерой, что иногда Лина говорит слишком много и слишком подробно, но это одна из ее отличительных черт, то, что делает ее Линой.

– Рита, Рита… Лине не нужны твои оправдания и жалость. Ей нужна правда. Зачем ты здесь? Твои подбадривания и утешения мешают всем работать над собой. Мешают?

Мы переглянулись и замотали головами.

– Рита, правду.

– Мне кажется, что иногда она не совсем честна.

– Слишком легендаризирует свою биографию, – быстро выпалила я, надеясь, что акцент сместится на выдуманное слово, а не на смысл.

– Считает, что ей нужно рассказывать про себя, а не показывать. Я хочу увидеть, а не услышать, – сказал Антон, а Макс слишком громко шепнул:

– Встань в очередь, парень.

Сава с Лёвой перефразировали Антона так, чтобы Макс не смог ввернуть свои пошлые фразочки.

В отличие от нашего первого выступления, сейчас Лина стояла с непроницаемым видом. Более-менее живо она отреагировала только на слова Макса.

– Спасибо, – кротко сказала она. – Я постараюсь исправить то, о чем вы говорили.

– Нет. Вы здесь не для того, чтобы исправлять то, что другие называют вашими недостатками. Ты должна подумать, как превратить их в искусство. Оставайся собой и покажи всем, что ты самая завораживающая картина.

– Но я не такая. Я… я все еще ищу себя. Я не знаю, кем хочу быть.

– Лина, расскажи всем то, что ты рассказала мне прошлой ночью.

Глава 13. Лоренцо Лотто. «Спящий Аполлон и музы»

У каждого есть такие места в родном городе, которые связаны с подростковыми годами. Где ты пробовал что-то новое – алкоголь или целоваться, где проводил часы в мрачных раздумьях или тусовался с малознакомыми ребятами.

У меня все это прошло в одном месте. Если бы оно существовало сейчас, я бы не посмела осквернить его своими новыми, взрослыми мыслями, более искусными поцелуями или приятным вином. Я бы меланхолично проходила, стараясь не ощущать себя в настоящем, а ныряя в прошлое, прокручивать те дни после школы в 14–15 лет.

Моим местом было граффити поэта Ангела Смертина. Тогда всех нас, меланхоличных подростков с грустными глазами и возвышенными мыслями буквально трясло от обожания к нему. Граффити появлялись в крупных городах, но не в Москве и Питере. Поэтому мы считали себя особенными, отмеченными этим печально-красивым поэтом.

В моем городе появилось шестое по счету граффити. Кроме предыдущих пяти четверостиший на стенах ветхих деревянных бараков в Казани, Челябинске, Тюмени, Екатеринбурге и Уфе, никто ничего не читал у этого поэта. Ноль информации в интернете. Никаких сборников, даже самиздата. Он стал популярным только благодаря этим четверостишиям, так точно бьющим в наши хрупкие подростковые сердца. Каждое сочетание слов, каждый ритм и образ были про нас. После нового граффити местность вокруг обрастала неформальной тусовкой: 14-летние тощие поэты, длинноволосые гитаристы, анорексичные девушки с бинтами на запястьях, мальчикоподобные лесбиянки. Большинство не общалось друг с другом – просто сидели с апатичным видом в одиночку или перешептывались с друзьями. Каждый думал – это послание