Шрифт:
Закладка:
3 июля, около Цицикара встретили санитарный поезд. Наши офицеры и нижние чины с жадностью бросились расспрашивать, «как там…». С любопытством расспрашиваем о ранах, и невольно промелькнет в голове – «что-то тебя там ждет в будущем…». В общем, впечатление от встречи с ранеными вносит некоторое успокоение, когда от всех слышишь только одно: «на их стороне превосходные силы…» Тут, естественно, приходит в голову утешительная мысль, что силы-то нам уж не занимать-стать; как-никак, а все же воюют 140 миллионов против 40… В конце концов, значит, наше возьмет…
Все время поезд мчится среди безбрежных необозримых лугов, способных прокормить кавалерию всего мира; а за сено на станциях все-таки платим по 1½ рубля за пуд! Хорошо еще, что мы захватили некоторое количество кос; так что обозные успевают при остановках на станциях накосить травы.
Железная дорога, – эта наша жизненная артерия, связывающая театр войны со своей базой, тщательно оберегается пограничной стражей и ратниками ополчения, среди которых встречаются пожилые бородачи из сибирских губерний, насчитывающие себе 42 и больше лет, то есть вышедшие из возраста ополчения, но взятые на службу в силу каких-то недоразумений. На некоторых станциях встречаются даже небольшие отряды из трех родов оружия.
Мы находимся еще в глубоком тылу, а между тем недалеко от Цицикара стражник был ранен выстрелом из винтовки промчавшегося всадника, вероятно китайского. Противник еще далеко впереди, а мы и здесь уже окружены, по-видимому, недружелюбным населением, несмотря на все его наружное равнодушие к совершающимся событиям. Китайские церемонии выработали из китайцев прекрасных политиков, умеющих отличнейшим образом маскировать свое истинное настроение…
4 июля прибыли в Харбин. Мне вручили маршрут следования полка в Дашичао; а штаб дивизии должен направиться даже в Гайчяшу, который, по сведениям газетных телеграмм, занят уже японцами…
Скоро, по всеобщим уверениям, наступает «период дождей»; наши тяжеловесные шинели не хотелось бы брать с собою «на позиции»; тем более что стоит адская жара; можно бы прекраснейшим образом оставить теперь шинели в Харбине, но солдату необходима какая-нибудь покрышка на ночлеге. Тут прекраснейшую службу сослужили бы дождевые накидки, пожертвованные великим князем Сергеем Александровичем для некоторых корпусов мобилизованных в Московском округе; но эти накидки где-то пропали, и до сих пор солдаты их дождаться не могут. Еще в конце мая в Москве меня расспрашивал чиновник из состоящих, по-видимому, при великом князе: куда, по моему мнению, следует направить накидки, и я советовал лучше всего выдать накидки на руки проходящим эшелонам, кому успеют, направив остальные в Харбин. К сожалению, до сих пор нигде ничего нет. Не хочется верить, что повторится в эту войну с нашими накидками история с полушубками в русско-турецкой войне, – и мы получим накидки… к крещенским морозам.
Все же решил оставить шинели в Харбине. Устроил здесь для полка своего рода складочный пункт, где приказал оставить все лишнее ротное и полковое имущество, настойчиво посоветовал сделать то же самое нижним чинам и офицерам. Все имущество мы сложили в одном из пакгаузов на вокзале, который удалось выхлопотать, оставив и собственный караул из унтер-офицера и 6 рядовых.
Что сказать про город Харбин, раскинувшийся на огромное пространство около 20 с лишком верст в окружности, с его кипучей торговой деятельностью и массой огромных прелестных зданий? Ведь десять лет тому назад на этом месте была голая степь! Это говорят каждому, и каждый поражается необычайным ростом этого города. Но как это должно поразить меня, – когда 10 лет тому назад на том самом месте, где теперь красуется шумный Харбин, меня на голом берегу, вдали от всяких населенных пунктов, встречала депутация, высланная фудутуном из Ашихэ, чтобы приветствовать мою экспедицию; и старший «нойон» (чиновник) жаловался мне, что три дня они жили на пустынном берегу в ожидании прохода по Сунгари моего парохода и чуть не умерли от голода…
А теперь на этом месте можно утолить какой угодно голод… Но этот шумный город, выросший в недрах Китая, и все эти многочисленные магазины с разнороднейшими товарами рассчитаны не на китайский вкус, а отвечают очевидно на спрос европейцев. В особенности множество заведений «распивочных»… а китайцы известнейшие в мире трезвенники; одурманиваются, пожалуй, опиумом, но из рук китайских, а не русских.
Следовательно, и Харбин со всеми его капиталами – плод не местного произрастания; он питается не местными соками, а приливающими все из того же неоскудевающего российского центра, питающего даже и китайские окраины. Куда приятнее было бы видеть нарождение такого русского детища, как Харбин, на русской же почве, – где-нибудь на берегах тихого Дона, что ли.
И ведь это вполне возможно, – стоит лишь повернуть золотое русло в эту сторону вместо распогибельной Маньчжурии.
Мукден. 7 июля, утром, прибыли в Мукден с опозданием на 20 часов против имеющегося у нас на руках расписания движения. Надо заметить, что при движении по Сибири наши эшелоны двигались совершенно согласно «плану перевозки», которым мы снабжены были еще задолго перед посадкой в вагоны; даже на мелкие станции наш эшелон приходил и уходил по расписанию. По Забайкальской дороге начались запаздывания с первых же станций, так что эшелоны приходили на станцию на 6 и на 10 часов позже против расписания. А запаздывания по Восточно-Китайской дороге к югу от Харбина вполне извинительны, потому что «планы перевозки» Главного штаба составлены только до Харбина; дальнейшее движение, в районе театра военных действий, регулируется уже на месте в зависимости от многих местных условий и обстоятельств военного времени.
Кстати, о Великом Сибирском пути и о Восточно-Китайской железной дороге, которые только что проехал из конца в конец.
В самом начале нынешней войны мне пришлось читать отчет полковника германской службы Гедке, военного корреспондента газеты «Berliner Tageblatt», о работоспособности нашего магистрального рельсового пути. Рядом с зловещими слухами, циркулировавшими в обществе, которыми деятельность этой жизненной артерии Дальнего Востока рисовалась в мрачном виде, полковник Гедке, напротив, указывал на замечательное благоустройство дороги и безукоризненную ее работу в деле лихорадочной перевозки наших войск на театр войны.
Пишущий эти строки сам, – хотя и в малой степени, – причастен к разработке некоторых вопросов по постройке сибирского магистрального рельсового пути (по составлению записок и докладов, сбору статистических данных о движениях грузов и проч.) и был очевидцем начала постройки; поэтому весьма естественно, что отзывы о деятельности Сибирской железной
