Шрифт:
Закладка:
Последним вопросом повестки дня было сообщение Бориса Кольцова, секретаря ЦК по идеологии, об инициативе свердловского Обкома партии провести в день выхода Горбачева из больницы всенародную демонстрацию под лозунгом: «Крепкого вам здоровья, дорогой Михаил Сергеевич!» Большинство партийных организаций Сибири уже подхватили эту инициативу, сообщил Кольцов.
— Ну, а что вы об этом думаете? — спросил Горбачев у Виктора Лигунова. Лигунов был давним соперником Горбачева в Политбюро и представлял в нем самое правое крыло — партийный аппарат.
Но он сказал:
— Я — за эту демонстрацию. Это будет смотр популярности нашего правительства…
— Только выйдут ли люди на демонстрацию? Я имею в виду — добровольно, а не так, как обычно, — лукаво прищурился Горбачев.
— Не скромничайте, Михаил Сергеевич! — усмехнулся Лигунов. — Свердловск сообщает, что только за вчера и сегодня на демонстрацию записались 80 тысяч человек. То же самое — в Кемерово, Иркутске, Тюмени. Народ искренне радуется вашему выздоровлению…
То-то же, подумал Горбачев. 80 тысяч добровольцев в одном только городе! Молодец этот свердловский секретарь обкома!
Но внешне Горбачев не показал радости.
— Понятно… — произнес он задумчиво. — Ну, Стриж, конечно, из чистого подхалимажа это затеял… Но ничего… Мне нравится эта идея. Это покажет силам антиреформы, что народ нас поддерживает, несмотря на все трудности, — и повернулся к генералу Митрохину: — А ты что скажешь?
— Я — за демонстрацию двумя руками, — сказал Митрохин. — Но нужно иметь в виду: когда народ выходит на улицы, могут быть эксцессы. Поэтому мы должны принять меры…
Горбачев пытливо посмотрел ему в глаза. Казалось, какая-то мысль одновременно родилась в их умах и пробежала в этом взгляде между ними двумя. Но Горбачев тут же отвел глаза от шефа КГБ, сказал присутствующим:
— Хорошо. Голосуем. Я выхожу из больницы послезавтра, в субботу. Кто за демонстрацию?
Все члены Политбюро охотно подняли руки. Секретарь записал в протокол: составить резолюцию и сегодня же разослать всем партийным организациям страны. Общее руководство демонстрацией — Кольцов, ответственные за порядок — МВД и КГБ.
— Так, а что с Батуриным? — обратился Горбачев к Кольцову.
— Трибунал находится на Гостевой даче, — сказал Кольцов. — Должны вот-вот принять решение.
— Но учтите мою позицию: каторгу, строгий режим — все, кроме смертной казни, — сказал Горбачев. — Если за спиной у Батурина все же есть заговорщики, то, пока Батурин жив, они будут сидеть тихо и дрожать, чтоб он не проболтался. Понятно? — Горбачев повернулся к Митрохину. — И все-таки, каким образом этому мерзавцу удалось пронести пистолет в Кремль? Только не рассказывай, что у нас бардак в армии! Охрана Кремля — это по твоей части.
— Да. Но вы сами запретили обыскивать делегатов. Чтоб на Западе не смеялись…
Это было правдой. Митрохин с самого начала предлагал обыскивать делегатов съезда, но это было бы курам на смех! Делегаты съезда — это же сливки партии, отборные из отборных!
— А что касается армии, то… — маршал Вязов протянул паузу, ожидая, прервет его Горбачев или нет.
— С тех пор, как офицерам стали сокращать зарплату, — усмехаясь сказал за Вязова Митрохин, — даже у меня в КГБ люди смотрят по сторонам — не податься ли в бизнесмены…
Горбачев вяло отмахнулся: старая песня. Когда заседание кончилось, и члены Политбюро покидали холл, он сказал Митрохину:
— Павел, ты останься.
Все вышли, Горбачев и Митрохин остались вдвоем, но в холл тут же заглянула жена Горбачева.
— Вы закончили?
— Нет, но ты зайди, — сказал ей Горбачев.
Раиса вошла, тронула ладонью лоб мужа, сказала:
— Ты устал. Тебе нужно лечь…
— Сейчас… — Горбачев вытащил из кармана белый конверт с письмом американского Президента, протянул его Митрохину: — Ты видел это?
— Что это? — спросил Митрохин.
— Посмотри…
Митрохин взял конверт, достал из него письмо, развернул. Горбачев пристально вглядывался в его лицо. За всю историю советского правительства еще не было человека, который бы так стремительно взлетел в полные члены Политбюро, как этот Митрохин. Горбачев вытащил его из недр КГБ на самый верх, как в свое время он вытащил сюда Вязова, Кольцова и других, но покушение Батурина показало, что даже самое преданное, купленное высокими должностями и званиями окружение, ничего не может гарантировать. А с другой стороны, нельзя требовать, чтобы Митрохин или Кольцов влезли в душу каждого делегата съезда. И все же… Не дожидаясь, когда Митрохин прочтет письмо, Горбачев резким тоном повторил свой вопрос:
— Я спрашиваю — ты видел это?
Митрохин смотрел в письмо на долю секунды больше, чем нужно для ответа. Затем поднял на Горбачева глаза и сказал:
— Да, Михаил Сергеевич! Конечно, я видел это письмо.
— Значит, вчера ты просто подстроил этому американскому врачу нашу аудиенцию?
— Ну, он так или иначе попробовал бы остаться с вами наедине, — улыбнулся Митрохин. — Я ему просто помог.
— Может, ты и разговор наш слушал?
— Нет! Что вы, Михаил Сергеевич! — старательно возмутился Митрохин.
— Понятно, слушал, — сказал Горбачев. — Да я и не поверю, что ты оставил бы меня наедине с американцем! Я бы тебя выгнал с работы в ту же минуту! Ну хорошо, что ты скажешь? Откуда они взяли эти восемьдесят процентов?
— Вот этого я и вправду не знаю, Михаил Сергеевич, — опять посерьезнел Митрохин.
— А как думаешь — это реальная цифра?
— Вообще-то, за идеологию партии отвечает Кольцов…
— Пока я спрашиваю тебя! — жестко прервал Горбачев.
— Президент США не станет высасывать цифры из пальца! — вдруг вмешалась Раиса, показывая, что она в курсе всех дел. — Но если у него больше информации о нашей стране, чем у тебя, Паша, то… Ты сам понимаешь…
Митрохин повернулся к ней и улыбнулся с тем бесстрашием, какое может позволить себе только очень преданный слуга:
— То у меня есть два выхода, Раиса Максимовна, — сказал он. — Уступить свой
