песни об этом. У захватчиков были ружья и пушки, у башкир — копья и стрелы. Куда пойдешь с ними против пушек? Покорился народ, но не смирился, затаив ненависть к жадным пришельцам. Так уголек тлеет внутри костра, и настанет время, когда костер вспыхнет жарким пламенем.

Много думал Салават о горькой судьбе своей Родины и своего народа, и глубокая морщинка легла поперек его лба от этих тяжелых дум. Любил Салават выезжать поутру на горячем коне и, подставляя грудь вольному ветру, петь песни о том, что было дорого его душе, но больше всего любил он, переправившись через реку, сидеть на большом камне, смотреть в быструю воду и мечтать о хорошей жизни для своего народа.

И вот однажды ехал он по берегу, направляясь к заветному камню, и задумчиво пел грустную песню:

О Ур-зень-река,

Ты бежишь меж гор,

Между скал крутых извиваешься

И несешь свои воды быстрые

В степи вольные и широкие.

Если б знала ты, Юрюзань-река,

Как народ родной горе мыкает,

Под ногой врагов задыхается,

Кровью алою умывается,

Не стерпела б ты, Юрюзань-река,

От сиротских слез грозно вспенилась

И смела с земли орды недругов…

Так пел Салават, когда донесся до его слуха стук копыт. Глянул батыр и увидел внизу у самой воды двух всадников в солдатской одежде, а между ними сгорбленного человека в лохмотьях. Шел этот человек меж двух лошадей, низко нагнув голову, ступая босыми ногами по острым камням, и кровь текла по его пальцам. Был он широкоплеч и могуч, но, выбившись из сил, шатался, как сосна в непогоду, и давно упал бы, если бы не веревка, которой были связаны его руки. Конец веревки держал один из солдат.

«Вот гяуры схватили еще одного башкира. Надо выручать!» — так сказал себе Салават и, выхватив саблю, как буря, налетел на врагов. Один солдат упал с седла с разрубленной головой; другой ускакал в великом страхе. Вложив саблю в ножны, увидел Салават, что спасенный им человек лежит недвижим, уткнув голову в песок.

Разрезал он тугую веревку, зачерпнул воды и повернул того человека лицом к солнцу.

— Спасибо, батыр, — прошептал спасенный, очнувшись. Были у него черные усы, густая черная борода, а глаза сверкали, как угли.

— Урус! Русский! — пробормотал Салават.

— Или не рад ты, батыр, что освободил меня? — спросил Черная Борода и усмехнулся.

— Когда волки грызутся между собой, какое дело башкиру до этого? — нахмурясь, отвечал Салават, а человек с черной бородой опять усмехнулся и сказал:

— Вижу, не любишь ты русских, батыр.

— А за что мне любить вас? — с болью и гневом вскричал Салават. — Вы отняли нашу землю! Вы рубите наши леса! Вы хватаете наших девушек… Смотри, вот уголек от башкирской деревни! Ее спалили русские!..

Покачал головой в ответ на эти слова Черная Борода и промолвил тихо и грустно:

— Плохо видишь ты, батыр, и в глазах твоих туман…

Гордо блеснули глаза Салавата и, взглянув на небо, он сказал одно только слово:

— Смотри!

Там, высоко над землей, едва заметной точкой парил орел. Выхватил стрелу могучий батыр, натянул лук, и упала птица к его ногам, пораженная в самое сердце. Молча протянул он убитую птицу Черной Бороде.

— Глаз твой зорок, а рука тверда, батыр, — спокойно сказал русский и поднялся с земли, шатаясь. — Но не видят правду твои глаза. Скажи: разве все русские одинаковы? Посмотри, как живут на твердышовских заводах русские мужики. От темна до темна гнут они спины у раскаленных печей и не ведают, что такое радость. Батоги и плеть — одна им награда за эту каторгу. Разве они отняли у башкир землю? И разве сами башкиры все одинаковы?! Посмотри хорошенько, батыр! Отгони туман от своих глаз! Почему одному нечем прикрыть свою наготу, а другой ходит в шелковых халатах. Где же справедливость? Отвечай, батыр! — так сказал Черная Борода, и глубоко задумался Салават над его словами. Долго молчал он, опустив голову и, наконец, ответил:

— В твоих речах есть правда, русский. Я подумаю.

— Подумай, батыр! Хорошенько подумай! А теперь прощай! — обнял его Черная Борода и зашагал по берегу.

— Постой! — закричал Салават. — Как зовут тебя, русский?

— Пугач — мое имя, и ты обо мне еще услышишь, — так сказал Черная Борода, помахал рукой на прощанье и скрылся в кустах.

И часто с тех пор стал приезжать сюда Салават-батыр, и пока конь его бродил по берегу и щипал сочную траву, он сидел на любимом камне под скалой и думал великую думу о тех словах, что запали так глубоко в его сердце. Задумчиво уронив голову на руки, спрашивал батыр:

Правда ли, о Ур-зень-река,

Что урус-бедняк и бедняк-башкир

По своей судьбе братья кровные?

И беда у них тоже общая?

И враги у них одинаковы?

А река ласково журчала в ответ, и слышалось Салавату в ее журчании:

— Да, правда, батыр…

А вскоре пришел с юга, из уральских степей, слух, что объявился там справедливый царь, который и русских и башкир жалует и землей, и лесами, и волей. Собрал тогда Салават своих друзей и привел их в народную армию, а взглянув на русского батыра, сразу узнал в нем человека с черной бородой, которого спас на берегу реки.

— Узнаешь ли ты меня, батыр? — спросил Черная Борода.

— Узнаю.

— А веришь ли, что я царь?

— Мне нет дела до того, кто ты, — смело отвечал Салават. — Но ты идешь за землю и волю для народа и вот тебе моя сабля. Она будет служить тебе, пока видят мои глаза и бьется сердце.

— Добро, — усмехнулся Черная Борода. — Будешь у меня полковником.

Много народу видел здесь Салават. Были тут и русские с уральских заводов, были здесь мордва и чуваши, башкиры и татары. На разных языках говорили эти люди, но у всех были мозоли на руках и одеты они были в лохмотья.

И понял тогда Салават-батыр, что роднит людей не язык, а одинаковые думы, стремления, цели. Много заводов, крепостей и селений взял восставший народ, и царица далеко-далеко отсюда, в большом городе дрожала от страха и не спала ночей. Но не пришло, видно, еще то время, чтобы добро победило зло, а свет — тьму. Разбиты были отряды батыра Пугача, а по следам Салавата кинулись царские слуги, не давая ему ни сна, ни отдыха ни днем, ни ночью. Один за другим гибли в