Шрифт:
Закладка:
М а р а т сидит на табуретке у печки. Л е н а — на койке. На другой койке сидит К а т я и смотрит в окно. Еле слышно посвистывает ветер. В комнате полумрак.
М а р а т (Лене, продолжая разговор). Конечно, у нас так все и пошло. С первой осени, с пятьдесят четвертого. Собрали мы урожай, а наши гастролеры — кто куда. Которые на горячие тысячи приехали. Технику побросали. Пришли мы на поле, трактора стоят, как после бомбежки, честное слово. Кабины — и те покалеченные.
Л е н а (лузгая семечки). И жилье. Жилье тоже, я слыхала, у вас на стихию пустили.
М а р а т. Факт, пустили. Поставили этот «сборнощелевой».
К а т я (робко). Какой?
М а р а т. Ну сборнощитовой. Финские они, что ли, сборные такие дома. Щели — во!
Л е н а (лузгает семечки). Правильно. У нас в «Ульяновском» тоже говорили, что ваш совхоз два года просуществовал исключительно за счет народа. А не за счет руководства.
М а р а т. Точно. Вчера-то, правда, слух был — директора нашего менять будут… А ты вот почему бежишь из хорошего совхоза? У вас-то здорово живут.
Л е н а. Я?
М а р а т. А я, что ли?
Л е н а. Потому.
М а р а т. Почему — потому?
Л е н а. Потому что у нас директор боится задеть самолюбие хулигана.
М а р а т. Боится! Ваш Петр Иванович? Путаешь.
Л е н а. Да, «путаешь»! А как стала недостатки высказывать и про это, так меня же еще и дурой поставили.
М а р а т. Директору сказала про хулигана? Петру Ивановичу?
Л е н а. И директору и рабочкому. А они только посмеялись. Ты бы, говорят, сказала про хулигана, когда он еще жил у нас и вел себя по-хулигански. А чего же ты говоришь, когда он уже уволился и не ведет себя?
М а р а т. Значит, ты после сказала, когда его уже не было? Тебя чего-то не поймешь.
Л е н а. Который безбашковый, он и сам себя не поймет. (Кате.) Ты что, к кому из родных ехала или просто так?
К а т я. Просто так… Взяла в райкоме путевку и поехала.
Л е н а. Тогда ты к нам старайся. В «Ульяновский». Знаешь, как живут! С ихним (кивает на Марата), с «Буревестником», рядом не лежал. (Встает.) В магазине вроде косынки привезли — по пятьдесят пять. (Выходит.)
К а т я (робко). А тебя как зовут?
М а р а т (хмуро). Меня? Марат.
К а т я. А ласково тебя как зовут?
М а р а т. Ласково? Как — ласково?
К а т я. Ласково… Ну, коротко, значит. Как тебя мать зовет или сестренка?
М а р а т. У меня никого нету. Я детдомовский.
К а т я (после паузы). А ты уезжаешь, да?
М а р а т. Уезжаю… Последняя моя ночь на целине. Утром автобус пойдет на станцию.
К а т я. А почему, Марат?
М а р а т. Да неохота говорить.
Пауза.
К а т я. С утра мороз какой был. А сейчас тепло-тепло.
М а р а т. Это перед бураном.
Дверь со стуком распахивается. Входит Т а н я.
Т а н я. Чего без света сидите? (Зажигает свет.) Тоже мне народ — удивляюсь! Сидят без света, как суслики. (Скидывает на ближайшую койку пальто и пуховый платок.) В промтоварный приемники привезли — «Урал», по тысяче триста. И косынки по пятьдесят пять. Капроновые. (Подбегает к своей каморке, отпирает ее, входит, выходит, засовывая что-то в карман жакетки, запирает.) Приехал директор с «Ульяновского» — завтра весь совхоз за приемниками кинется. (Кате.) А ты все сидишь, да? Ко мне никто не звонил? (Марату.) Из «Буревестника» последние сбегают — эх вы! (Кате.) Никто не звонил?
К а т я. Нет, никто не звонил.
Т а н я (останавливается посреди комнаты и осматривается). Эта койка освободилась, да? (Подскакивает к незаправленной койке, сдергивает смятое одеяло, хватает простыни, мельком осматривает их, складывает, кладет на подоконник.) Автобус со станции пришел. Какие-то к нам приехали. Одна красивая, как киноартистка. (Кате.) Слышь, ты посмотри тут за порядком, а я опять на полчаса сбегаю, ладно? Вот эти койки все свободные, если кто придет. Я пошла. (Набрасывает пальто и устремляется к двери, но возвращается.) Ты ела сегодня? Что ж ты молчишь? (Кидается к своей каморке, отпирает ее, берет там тарелку, запирает и подает тарелку Кате.) Тоже мне святая — сидит и молчит. Вот у таких только чемоданы и воровать. (Выходит.)
К а т я (ей вслед). Спасибо. (Принимается есть.)
М а р а т. А у тебя что, чемодан украли?
Дверь приотворяется, слышен голос Тани: «Вот сюда, сюда заходите. Пожалуйста». Входят В и к т о р, Н а т а ш а, Т а н я.
Н а т а ш а. Здравствуйте.
К а т я. Здравствуйте.
Т а н я. Заходите, заходите. У нас тут тепло. Грейтесь.
В и к т о р (Наташе, которая начинает снимать рюкзак). Подожди, я тебе сейчас помогу. (Тане.) У вас тут только одна комната?
Т а н я. Одна. (Наташе.) Давайте я. (Помогает снять рюкзак.) Ух, тяжелый какой! Вот сюда давайте. Вот эта коечка свободная и вот эта. (Берет с окна белье.) Белье чистое — только из стирки. Вот сюда, к печке. Вам теплее будет. А чемодан под койку.
Н а т а ш а. Если можно, я бы лучше на ту. К печке мне не хочется. У меня голова что-то разболелась.
В и к т о р. А ничего, что чемоданы под койку? Тут всегда кто-нибудь есть, да?
Т а н я. Так я же и сама никуда не выхожу. А хотите, можно ко мне в комнату. Она запирается.
В и к т о р. Да нет, ничего. Пусть тогда так. (Смотрит на часы.) Не скажете, как отсюда добраться до совхоза имени Ушакова? Теперь уже поздно?
Т а н я. До «Ушакова»? Да завтра от них машина будет. Молоко сдавать. А вы позвоните к ним — вот телефон. Они за вами пришлют. Вы артисты, да? С концертом приехали?
В и к т о р. Нет, не артисты.
Т а н я. А кто?
В и к т о р. Я инженер. По двигателям внутреннего сгорания.
Т а н я. А я считала, артисты. (Наташе.) Вы такая красивая — я думала, из кино… А вы ресницы подкрашиваете?
Н а т а ш а. Вы меня совсем смутили — как вы говорите. Нет, не подкрашиваю.
Т а н я. Да, верно, не подкрашиваете. Они у вас просто такие сами от себя. А у меня вот ресницы все черные, а самые кончики белые. Правда, обидно? Я, когда девчонкой была, так переживала насчет этого. (Виктору.) А вы, значит, инженер. Наверное, завгаром к ним, в «Ушакова»?
В и к т о р. Нет, не завгаром. Мы не по специальности приехали с женой на целину. Просто работать.
Т а н я. Как — работать?
В и к т о р. Как все.
Н а т а ш а. Виктор, дай мне, пожалуйста, попить. Чаю. У тебя осталось?
В и к т о р. Возьми. На. (Подает фляжку.)
Т а н я. Значит, вы просто так приехали? Вроде как из патриотизма? А как же вы жить тогда будете?
В и к т о р. Как жить? Как все живут, так и мы.
Т а н я. Так все-то живут на шестьсот в