входила в молодежную сборную по плаванию, поэтому никогда не упускала случая поплавать, и в здешнем бассейне тоже. Сашу она пока не заметила, и та наблюдала за ее размеренными движениями, за ритмичными вдохами-выдохами то влево, то вправо после каждого третьего гребка; очки и плотно обхватившая голову черная шапочка придавали ей какой-то нереальный вид. Саша села у торца бассейна, стала ждать.

– Саша? – Сири переплыла бассейн уже несколько раз и, запыхавшись, остановилась, сдвинула очки на лоб. – Что ты здесь делаешь?

– В последнее время я несколько раз оставляла тебе сообщения.

– Извини. – Опершись на сильные руки, адвокат в черном спортивном купальнике выбралась на край бассейна. – Не принимай на свой счет, просто ужас сколько суматохи в одном из правлений, где я заседаю. Сама знаешь, белые мужчины средних лет.

Что Сири Греве не ответила на Сашины сообщения, в общем-то удивления не вызывало. Когда Сири не плавала и не работала на САГА, она постоянно металась по совещаниям разных правлений. Рост числа женщин в правлениях предприятий был не только шагом вперед к равноправию, но и шагом вперед для Сири Жаклин Греве. Она вполне может служить олицетворением крупного современного руководителя и модной феминистки. Впрочем, пошли ей эсэмэску сам патриарх, Сашин отец, она бы не затянула с ответом.

– Нам надо поговорить о Вере, – сказала Саша.

– Давай сейчас в сауне?

Это был не вопрос, и хотя греться в сауне Саше совсем не хотелось, она пошла следом за Греве. Именно здесь, в женской сауне под Редерхёугеном Сири обычно собирала свою обширную корпорацию – женщин, успешных в политике, культуре и экономике. В последние годы приглашали порой и Сашу. Ей, по мнению Сири, весьма нелишне иметь такой женский кружок в качестве противовеса «эгоцентричным и одержимым манией величия» редерхёугенским мужчинам. В бане Саша внимательно слушала рассуждения о том, как ляжет пасьянс при назначении министров в новом правительстве, истории про импотентов-хвастунов и про «открытые» браки, разъеденные ревностью, все это были излюбленные темы Сириной «корпорации». Глаза у женщин так и горели злорадством.

Саша разделась и быстро приняла холодный душ. Сири Греве уже сидела нагишом на верхней лавке, скромно и естественно; она плеснула ковш воды на раскаленные камни, пар мгновенно устремился к потолку, и в течение нескольких секунд даже дышать было трудно.

– Ну, Саша, – сказала Сири, – что стряслось?

Саша начала пересказывать подробности из истории болезни, прочитанной в Блакстаде. Вся штука в том, что Саша понятия не имела, до каких пределов распространяется Сирина лояльность. За годы «банных» встреч они, конечно, сблизились и стали вроде как подругами, и здесь, в бане, Сири без стеснения посвящала Сашу в свои проблемы с любовниками («этот начальник в постели был на тройку, слишком развязный для того, чтобы кто-нибудь рискнул научить его, как занимаются любовью»). После развода с известным финансистом – он постоянно ее обманывал, и в конце концов терпение у Сири лопнуло – любовников у нее было много.

Одновременно она являлась оруженосцем и ближайшим соратником Улава Фалка, семейству которого Греве служили уже в третьем поколении. Улав платил ей жалованье, а Саша прекрасно понимала, что очень мало кто готов не раздумывая перерезать пуповину, связывающую его с благодетелями.

– Опекунский совет… – глядя в пространство, медленно проговорила Сири, когда Саша закончила рассказ. – Я не специалист в этой области, но, помнится, несколько лет назад был принят новый, модернизированный закон об опеке, который в большей степени учитывает интересы нуждающихся в опеке и основан на ратификации конвенции ООН о правах инвалидов. Главный момент таков: тот, кого берут под опеку, должен дать письменное согласие. Однако, разумеется, существуют исключения, и тогда можно в судебном порядке лишить человека правовой дееспособности.

– Вот именно! И я хочу выяснить, что произошло, когда бабушкино дело поступило в Опекунский совет.

– Думаешь, Вера могла находиться под опекой? – спросила Греве, прислонясь к спинке скамьи из древесины магнолии.

– Не знаю, – тихо сказала Саша. – Я знаю только одно: что-то здесь не так. Адвокатом нашей семьи был тогда твой отец, помоги мне отыскать документы, из которых видно, что именно случилось в ту пору. Может, в архиве твоего отца что-то сохранилось, как думаешь?

Сири Греве провела ладонями по гладкому лбу, потом по щекам.

– Не могу, – вздохнула она. – Начав работать с САГА, я первым делом подписала некий документ. Отец с детства внушал мне: ты можешь в корне не соглашаться с Фалками, можешь возражать им, можешь даже выругать их без свидетелей, если надо. Но не можешь ни под каким видом нарушить обязательство хранить тайну.

Саша посмотрела Сири Греве прямо в глаза.

– Я – одна из Фалков.

– Но здесь налицо определенные разногласия меж двумя Фалками. Ты знаешь, что я хочу тебе помочь, Саша. Между нами, девочками, верно? Могу встретиться с Улавом и обсудить с ним твое дело.

– Нет, – сказала Саша, чувствуя, как внутри все кипит. – Об этом ты не скажешь папе ни слова.

– А почему ты думаешь, что я соглашусь пренебречь лояльностью к Улаву?

Хитрая лисица, эта Сири Греве. Саша почувствовала, что у нее горят щеки. Если она хочет добиться своего, надо отыскать в себе толику отцовской беспощадности. И толику бабушкина чутья на тайны.

– Помнишь, Сири, что, как ты сама говорила, было в твоем разводе хуже всего? Не деньги, не ощущение неудачи, даже не дети, – сказала Саша. – А то, что ты не знала о его изменах. – Как всегда, она не упомянула имя бывшего мужа Сири, он «тот, кого    нельзя называть». – Ощущение, что тебя обманули. Вот так же сейчас чувствую себя я. Стою на трибуне, как идиотская марионетка, и произношу торжественные речи о необходимости знать историю, а сама даже историю своей семьи не знаю.

Сири Греве смотрела на нее большими глазами.

– Это очень разные вещи…

– Нет, – перебила Саша, – я не закончила. Ты собираешь тут, в бане, синечулочниц-феминисток. Прекрасно. Но как насчет истории одинокой писательницы, чью рукопись могущественные мужчины конфискуют, а ее самое заставляют молчать, разве это не история утеснения? Я не знаю, что произошло с Верой, и в семидесятом, и теперь, Сири, не знаю, но выясню.

– А Улав?…

– Папа считает, что Верина история направлена против семьи. Но это ошибка. Честность всегда лучше, чем подковерные тайны.

Греве улыбнулась, в глазах ее читались удивление и симпатия.

– Ему уже недолго осталось руководить САГА. Начнется новая глава нашей истории, и совсем неплохо быть в хороших отношениях с его преемником? Верно? Если между нами, девочками?

– А то, – сказала Греве.

– Идем? – Саша спрыгнула на