– Я знаю этого парня, – сказал Ханс. – Он вернулся в Норвегию. Но мне надо знать, кто тот человек из армии, с которым вы встречались.

– Так дело не пойдет. – Майк покачал головой. – Пусть парень приедет сюда, ко мне. Я все расскажу.

* * *

В этот миг послышался резкий, пронзительный свист, а секундой позже стены содрогнулись от грохота неподалеку, посыпалась штукатурка, ножницы и скальпели заплясали на передвижном столике возле койки.

– Артиллерия! – крикнул Майк, вскочил и заковылял прочь от палаты по коридору.

Ханс поспешил следом, а норвежский курд крикнул:

– Надо переправить младенцев в бомбоубежище!

Свист и громовые раскаты подступали все ближе, будто недоумок-великан растаптывал дома наверху. Стены дрожали от жуткого грохота.

– Сюда! – крикнула норвежская медсестра, одной рукой она прижимала к себе плачущего младенца, а другой катила больничную койку.

Бетонированное убежище вмещало примерно десяток коек. В углу стоял агрегат аварийного электропитания. Пахло дизельным топливом. Майк сел у стены и застыл неподвижно.

Крик матерей смешивался с тонким, пронзительным плачем младенцев. Ханс руками показывал дорогу, в воздухе висела туча пыли, обмазка стен дождем сыпалась на пол, свет под потолком замигал, потом совсем погас, и стало темно.

Взрыв грянул прямо над головой, все вокруг затряслось, как самолет в сильной турбулентности, местные медсестры, воздев руки, молились Аллаху.

Затем – полная тишина.

Только затихающий вдали рокот бомбардировщиков.

– Думаю, на сегодня ДАИШ отбомбилась, – сказал Майк.

Ханс кивнул:

– Похоже на то.

– Теперь понимаете, о чем я? – задумчиво обронил Майк. – Их надо уничтожить, всех до одного.

Глава 18. Папа стоял у руля слишком долго

Из своего домика Саша видела, что девочки играют под кухонным окном. Она выложила на стол файл с документами и через родственный чат послала сообщение:

«Встретимся сейчас? Надо поговорить о бабушке».

Она рано стала матерью, сначала родилась Камилла, а через два года – Марго. Возможно, оттого, что говорила о детях меньше своих подружек, Саша всегда считала себя компетентной матерью. Хотя она любила дочек больше всего на свете и не раздумывая отдала бы за них жизнь, но думала она о материнстве всегда как об обязанности, о долге, о способе продолжения рода. Конечно, несколько лет полностью прошли в тумане грудного вскармливания и недосыпа – ведь Саша была категорически против нянек, услугами которых здесь пользовались все, – но те времена уже миновали. Страх за детей мало-помалу отпускал. У девочек выпали молочные зубы, они начали задавать вопросы о смерти и вселенной, о своем месте в мире.

Первой откликнулась Андреа: «У меня как раз перерыв меж работами, ха-ха, так что могу и сейчас».

Дочери все больше жили собственной жизнью, Камилла со своими нарядами и принцессами, Марго – с книгами. Не в пример многим подругам, Саша не грустила, что дети обретают свободу. Может, такой уродилась, а может, дело в том, что мама умерла рано и ее и Сверре воспитывал Улав, – отец, которого она любила и которым бесконечно восхищалась, хотя его воспитательные методы, авторитарность и отстраненность шли вразрез с идеалами ее поколения.

«У меня в кабинете, через 20 минут?» – написал Сверре.

Словом, девочки подросли, и у нее стало больше времени, чтобы заниматься своими делами. Значит, можно копнуть историю Веры поглубже. И она копнула. После Блакстада и шока, вызванного информацией об опеке, Саша тщательно изучила ежегодные отчеты фонда САГА до и после 1970-го. То, что она там обнаружила, убедило ее: надо обязательно рассказать все брату и сестре.

Вошел Мадс в тренировочном костюме, быстро поцеловал ее.

– В последние дни я тебя толком не видел.

– Знаю, – кивнула Саша. – Я работала.

– Неважно выглядишь. Что нашла?

Настороженно глядя в окно, Саша рассказала про блакстадскую историю болезни и про то, что Веру лишали дееспособности. Мадс молча слушал.

– Если я понимаю правильно, – наконец сказал он, – ты утверждаешь, что в семидесятые Улав несколько лет держал мать под опекой.

– Я не утверждаю, – сказала Саша. Нарочито скептические формулировки мужа раздражали ее. – Это факт.

– Я не знаю другого человека, настолько же привязанного к своему отцу, как ты, – сказал Мадс. – Вдобавок он твой начальник. И Вериным опекуном тоже был он.

– Да.

– Наверняка у него были веские причины, – задумчиво сказал Мадс. – Представляешь, какую ответственность он взвалил на себя. Сначала, когда мать впала в психоз, поневоле становится ее опекуном, потом от рака умирает жена и он в одиночку воспитывает тебя и Сверре, да и Андреа тоже, продолжая все это время руководить концерном. Твой отец поистине природная стихия.

Саша такой подход в голову не приходил, но, хотя в логике его рассуждениям не откажешь, им недоставало решающего компонента: они не объясняли, почему отец объявил родную мать недееспособной и как все это связано с рукописью «Морского кладбища».

Мадс строго посмотрел на нее:

– Улав просил тебя больше не копаться в Вериной истории.

– Это обещание я уже нарушила.

Он глубоко вздохнул:

– Я когда-нибудь рассказывал тебе, каково было войти в семейство Фалк? С того дня, как я познакомился с твоей семьей, я мечтал, чтобы вы меня приняли. И ваши богатство и власть тут ни при чем. – Он выдержал паузу. – Вы были семьей, вот что главное. Со своими скелетами в шкафу, но у кого их нет. Семьей, где выпивали и ссорились, но каждое воскресенье обедали все вместе. А у меня была только мама. Тебе не понравится то, что я сейчас скажу. – Голос Мадса звучал спокойно и решительно. – Семья и Редерхёуген – самая большая твоя ценность, Саша. Подумай об этом.

– Вот именно, и для меня невыносимо, что в семье скрывали правду о случившемся с бабушкой.

– Может быть, скрывали именно ради семьи? Ты не знаешь, что произойдет, если ты наперекор совету Улава начнешь копаться в давних годовых отчетах.

– Почему ты принимаешь сторону папы? – воскликнула Саша.

– Ты почему кричишь, мама? – спросила Марго. Девочки неожиданно возникли в дверях.

– Взрослые иногда ссорятся. – Саша погладила дочку по голове и вздохнула. Трусость мужа разозлила ее. Отчего он принял сторону Улава? Однако то, что она обнаружила, поставило ее перед выбором: действовать в одиночку или заключить альтернативный альянс. Пока что она остановилась на последнем.

Она быстро поднялась к кабинету Сверре, постучала и, не дожидаясь ответа, открыла дверь. Андреа и Сверре уже были на месте, они непринужденно устроились в креслах возле книжных шкафов и тихонько разговаривали. Поняли, значит, что дело серьезное. Стены увешаны армейскими плакетками, значками подразделений и медалями