– А как насчет Улава?

Она искоса посмотрела на него через стол.

– Бабушка очень злилась на папу. Потому и написала это письмо. Просит меня отыскать правду о семье и о том, что случилось в войну. Да и позднее тоже. Боюсь, бабушка знала что-то о САГА, а я не знаю, хочу ли это узнать.

Мадс встал, достал вино, налил два бокала.

– Почему ты рассказываешь мне об этом? – наконец спросил он.

– Потому что не могу действовать в одиночку!

Он сел напротив Саши.

– Что будешь делать?

Саша коротко сказала, что думает съездить в Блакстад, куда Веру поместили в семидесятые годы, и добыть там историю Вериной болезни.

– Ты на моей стороне? Поддержишь?

Мадс устало улыбнулся.

– Я не стану тебе мешать.

Саша не ответила, но почувствовала, как сердце сжалось от его тона. Он не очень-то хотел вникать во все это.

– Пойду лягу, – сказал он. – Да и тебе надо бы поспать.

* * *

На следующее утро, выйдя из своего домика, она спустилась к морю и зашагала вдоль берега. По «бараньим лбам» выбралась на заросшую тропинку за врезанной в склон аудиторией, сооруженной по проекту архитектурного бюро «Снёхетта» в честь 25-летия САГА, а затем через рощицу вышла к бухточке с причалом и лодочным сараем.

Роскошных привычек у Саши было немного. Если вдуматься, только одна, «Рива Акварама», итальянская модель 1968 года из темного красного дерева, гоночная моторка, шикарная, как ей казалось, по-нуворишски роскошная, совершенно не под стать обычной Сашиной скромности. Так или иначе, она любила свою лодку. Часто приходила сюда зимой, просто чтобы ощутить под ладонью полированное дерево и изящную, совершенную форму корпуса, а как только в воздухе возникало предчувствие весны, сразу вызывала специалиста по деревянным лодкам, чтобы он привел судно в порядок и спустил на воду из лодочного сарая на южном мысу. Если бы мастера Возрождения проектировали лодки, думала Саша, у них наверняка бы получилась «Акварама».

Когда она спустилась к причалу, там стоял Улав, разговаривал с садовником, который помогал перенести канистры в его моторку.

Саша, если могла выбирать, всегда предпочитала морской путь – и на восток, в центр, и на юг, на Несодден, и на запад, к устью фьорда, где располагалось заведение, куда в начале семидесятых поместили Веру. Конечно, на ее мейл Блакстадская лечебница ответила отнюдь не дружелюбно, но большей частью при встрече лицом к лицу все легко улаживается.

– Рано ты в этом году спускаешь «Риву» на воду! – воскликнул Улав. – Я бы сказал, даже слишком рано. Куда собираешься?

Саша пожала плечами:

– Просто покататься.

Она шагнула в лодку. Сесть в кремовое кожаное кресло и включить зажигание – прямо как в спортивной машине. Кстати, сравнение удачное, на лодке стояли два    двенадцатицилиндровых мотора «ламборгини». Задним ходом она отошла от причала, плавно развернулась направо и на полной скорости помчалась на запад. Весеннее солнце согревало лицо, и Саша невольно улыбнулась.

Спустя полчаса она сбросила скорость, на малом ходу подвела моторку к по-зимнему пустому причалу, пришвартовалась, а затем по дорожке через рощу направилась к лечебнице Блакстад.

Здешние постройки являли собой комбинацию стильной садово-парковой архитектуры, преобладавшей в первые годы ХХ века, и низких безликих кирпичных зданий, возведенных после войны. Саша быстро прошла в широкую дверь административного корпуса.

Как и большинство представителей этой профессии, пресс-атташе была женщина средних лет, в прошлом журналистка, Саша вроде бы узнала в ней ведущую недолго существовавшего ток-шоу, которое шло несколько лет назад.

– Александра Фалк, я полагаю? – сказала пресс-атташе, несколько натянуто и хмуро.

Саша кивнула.

– Ваш запрос рассмотрен, – продолжала та, – и отклонен. Мы не показываем посторонним истории болезни. Порой это весьма деликатные материалы.

Злость, которую вызывал у Саши подобный формализм, она унаследовала от отца, он был такой же.

– Вам наверняка известно, что в некоторых случаях обязанность сохранять врачебную тайну может быть упразднена, – сдержанно сказала она. – В частности, если документы будут использованы в научных целях. Я возглавляю архив фонда САГА.

Пресс-атташе скривилась.

– Тогда вы должны обратиться с официальным запросом.

– В данном случае я не только ученый. Я в родстве с пациенткой. Недавно Вера, моя бабушка, покончила с собой. И насколько я помню, близкие родственники тоже могут получить доступ к давним историям болезни.

Помедлив, пресс-атташе встала. И Саша тотчас поняла, что победила.

– Ладно, у вас два часа.

Они прошли мимо регистратуры и вниз по лестнице, к металлической двери, которая вела в подвальный коридор, заставленный коробками с больничными расходными материалами и оборудованием: койками, ходунками, стетоскопами, катетерами, капельницами, носилками. В конце коридора – новая дверь, без таблички. Пресс-атташе отперла ее. Навстречу пахнуло знакомым запахом бумаги и моли, лампа под потолком некоторое время мигала, но в конце концов успокоилась, пыль заплясала в воздухе, когда они вошли внутрь. Вдоль стены высились штабеля картонных ящиков, на каждом ящике указан год.

– О каком имени и периоде идет речь? – спросила пресс-атташе.

– Вера Маргрете Линн, – ответила Саша и заметила, что опять разволновалась, – год рождения тысяча девятьсот двадцатый, поступила в лечебницу весной семидесятого. Точной даты я не знаю, но самое раннее конец апреля – начало мая.

Женщина подвела ее к стеллажу с архивными папками.

– Линн, сейчас посмотрим.

Проведя пальцами по корешкам, она вытащила одну из папок, протянула Саше.

– Вот, держите. Здесь вам сидеть нельзя, я найду местечко, где вы сможете поработать. Вы умеете обращаться с официальными документами?

Саша улыбнулась:

– Это и есть моя работа.

Пресс-атташе устроила ее в уединенной комнатушке; Саша положила папку на фанерный столик, закрыла дверь и начала читать.

Вера попала сюда 2 мая 1970 года, когда «постепенное ухудшение ментального состояния достигло кульминации в бурном психозе с последующими попытками самоубийства».

Первого мая 1970 года психиатр Финн Бутеншён провел тщательное освидетельствование и после долгих консультаций пришел к выводу, что пациентка страдает «глубокими травмами, вероятно вызванными нехваткой контактов в детстве и кораблекрушением в Северной Норвегии в годы войны», и это «радикально подорвало ее душевные силы и возможность функционировать в обществе».

Саша остановилась, перевела дыхание. По сути, тут не было ничего неизвестного или нового, но в отзыве о состоянии больной, датированном 27 мая, Бутеншён добавил кое-что, весьма Сашу удивившее: «По мнению нижеподписавшегося, состояние пациентки ухудшилось вследствие мегаломаниакально-нарциссического представления о себе, основанного на иллюзии собственного величия и навязчивых ложных представлениях, что поименно названные представители норвежской общественности и собственной семьи пациентки желают ей навредить. Выражается это в повторных заявлениях, что она написала книгу, которую „сожгли