«Сабрину». Как Сара и предположила, этот их красавчик-клиент ушёл в заплыв, так что они досмотрели всю сцену в начале фильма и даже засекли момент, когда Сабрина уехала во Францию.

Они съели каждая больше половины сандвича и выпили по две чашке вина, когда поняли, что во рту нарастает странный привкус, словно сжевали листик алоэ. Потом прибавилось едва заметное ощущение немеющего языка.

Совсем как во время укола ледокаином у стоматолога.

Когда нёбо начало пощипывать, Сара взглянула на подругу. До того они молчали. Сейчас она хотела спросить у неё, не чувствует она чего-нибудь странного — но поняла, что собственный язык распух и не слушается. Это случилось почти за секунды.

И за секунды эти, уловив отчаяние в карих глазах Джиа, которая ощущала ну то же самое, ни одна из них не успела ни-че-го, потому что как чёртов ураган из двери ванной вылетел он.

А потом каждой прилетело по жестокому удару в голову, какой мог бы свалить крупного мужчину. И обе упали во тьму.

7

— Я не спрашивал, хочешь ты или нет. Вопрос так не стоит, детка. Поняла?

Я знал, что они надо мной потешались. Сучкам откуда-нибудь из Чикаго всегда весело слушать парней с моим акцентом. Но вообще, ассоциация с тормозом меня здорово выручает уже не раз. Я сжал руку на её горле крепче прежнего и тряхнул.

— Ты усекла?

Она кивнула. Усекла, значит. Тогда я отпустил её, швырнул на пол, возле кровати, а сам прошёл в угол комнаты, возле двери, куда переставил низкое кожаное кресло, и велел:

— Давайте. Сделайте мне хорошо.

И, взявшись за крепкую верёвку, без усилий протащил к себе связанную Сару, так что она свалилась мне в ноги, не удержавшись на собственных, и жалобно посмотрела снизу вверх. Мы это уже проходили. И в прошлый раз я отделал каждую. Мне не хочется, чтобы они снова теряли сознание. Это только тратит моё время, его и так немного.

Сара выдохнула и безмолвно захныкала, но не могла ни слова выдавить — яд-паралитик тропической диффенбахии работал что надо. Мне о нём друг рассказал. Он индеец и знает, что у южноамериканских коренных листья диффенбахии давали неверным или непослушным жёнам, чтобы те на какое-то время онемели. Потрясно! Я просто положил листья в те сандвичи с кресс-салатом и яйцом, и девчонки вот так просто их съели.

Карнавал человеческой беспечности. Или я выглядел реально таким дураком?

— Ну же, — я шевельнул носком ботинка.

Прежде им избил её по рёбрам, в живот и по лицу. Думаю, она усвоила урок, хотя я — я нет, и удовольствия не получил тоже, хотя должен был представлять, как вместо неё от боли извивается моя маленькая дрянь Конни, которая не вылезала из головы.

Я связал Сару и её подружку по рукам и ногам. Пока вторая лежала в верёвках и изогнулась так, чтобы заломленные за спину запястья не цепенели слишком сильно, Саре я ослабил верёвку, которая фиксировала на животе связанные руки.

Я сел пониже и расставил ноги шире. Колени — врозь, пусть побудет между них в последний раз. Если распорядится имеющимся у неё запасом с умом, что ж, получит всё причитающееся. Ведь это вопрос смирения — какой мы выбираем свою кончину, верно?

Дрожа, она неловко коснулась моей ширинки и расстегнула её. Я ласково погладил её по голове.

— Тебе неудобно, малышка?

Она закивала. Глаза у неё были влажными. Она плакала, конечно. И я утешил, потому что, чёрт, я был не изверг, чтобы смотреть на женские слёзы:

— Ничего, детка. Скоро это всё кончится. Делай то, зачем ты пришла, и закончим с этим.

Я взял её за макушку, направил голову, куда следует, и почувствовал, как она сжала губы.

— Ты не хочешь? Нет?

Меня не волновало, что она трясла головой.

— Прости, детка, но я хочу.

Ей достаточно было вломить в челюсть разок — бам! — искры из глаз, и вот она уже покорно открыла рот в ожидании, когда я начну сношать её. Податливая сука. Ничтожество. Она уронила голову мне на колено, будто вырубилась, но мне было плевать. Тёмная голова у меня между ног. Обнажённое тонкое бледное тело. Если не вдумываться и не вглядываться, можно легко вообразить Конни.

От одного имени у меня по позвоночнику пробежали мурашки. Как электрический разряд — до самого загривка, и я подался бёдрами в шлюхин рот, простонав:

— Хорошо, детка.

Она едва оторвала лоб от моей ноги и выпрямилась. Я, верно, обеспечил ей сотрясение — она слабо дышала. Толкаясь ей в язык и проникая глубже, не думал, удобно ли ей дышать, когда мой член бьётся о нёбо и она начинает выворачиваться у меня из рук. Мне плевать. Я представлял на её месте совсем другую.

Я воображал, что трахаю не шлюху с трассы, а свою Констанс. Она чертовски разочаровала меня сегодня. Убила и воскресила, а потом появился этот… сраный… Тейлор… как его там…

Сара дёрнулась назад и тряхнула головой. Тогда я намотал её волосы на кулак.

— Погоди, ты ничему не учишься, детка. Секунду.

Пришлось притянуть к себе за вторую верёвку мулатку. Как её имя? Я забыл, потому что мне было всё равно. А, Джиа. Она как мешок с дерьмом протащилась по полу, задела ножку кровати.

— Посмотри, детка, — я погладил Сару по подбородку большим пальцем, любовно склонился к ней. А второй рукой легко поднял к себе за горло её подружку. — Если ты не отсосёшь как надо, я сломаю ей шею, договорились?

Сара умела работать, если её замотивировать. И очень скоро я, откинувшись в кресле и уронив затылок назад, мог только напрягать и расслаблять бёдра в ритм её движений, ведь она делала что умела, и делала это хорошо. Джиа в моей руке тихо сипела. Я сжимал руку всё крепче — невольно, потому что представлял на её месте ту суку, которая вчера не получила по заслугам. Конечно, не мою Конни. Для неё было отведено совсем, совсем другое.

Сара заглотила глубже и поперхнулась, в уголках глаз у неё выступили слёзы. Я потрепал её ладонью по макушке. Вот так, пока она смотрела мне на живот, а не в лицо, была похожа на Конни, особенно в предоргазменном тумане. Я давно искал разрядки. Она нужна была — и я хотел весь до остатка принадлежать только одному человеку.

Когда я брызнул семенем ей на язык и подался бёдрами вперёд, впечатался в её губы — своей плотью. Лица я не