сердечно-сосудистыми заболеваниями, их сознание не успевает подвергнуться необратимым изменениям. То есть воспоминания о том, что с ними происходило, достаточно свежие.

Психолог с этим не был согласен. В одиннадцать лет те полминуты, когда он был мертв, не оставили никаких воспоминаний. Но он промолчал.

– Через несколько часов память пациентов тускнеет, хотя бы из-за пережитого шока, что вполне объяснимо, – продолжал ученый, снова надевая башмак. – Разумеется, я не могу их расспрашивать, пока длятся реанимационные процедуры. И я избрал такой способ: раскладываю листочки с фигурами, буквами, символами и числами разных цветов.

Но Джербер все еще не понимал.

– В чем цель эксперимента?

– Это невероятно, однако многие из тех, кого вырывают из лап смерти, описывают более или менее одно и то же, – объяснял Эллери. – Туннель, интенсивный свет, ощущение блаженства; вся жизнь проносится перед ними, словно фильм при ускоренном воспроизведении; им мнится, будто их окружают давно умершие родные; их встречает некая благосклонная сущность, и нет больше ни боли, ни страха, – все это мы не можем проверить эмпирически, зато могли бы найти научное объяснение. Светлый туннель, например, может быть реакцией угасающего глазного нерва. Ощущение блаженства связано с выбросом эндорфинов, которые являются природным обезболивающим, присутствующим в нашем мозгу. И так далее…

– Ничего, стало быть, сверхъестественного, – заключил Джербер.

Эллери закурил сигару.

– Но в подобных рассказах часто встречается элемент, единственно доступный для исследования: выход из собственного тела. Многие заявляют, что в те пороговые моменты способны были смотреть с высоты на самих себя. Не только видели, как лежат на каталке среди приборов, но даже могли достаточно подробно описать, как выглядели врачи и медсестры, им ранее незнакомые, и вдобавок все процедуры по реанимации. Конечно, и это вопрос дискуссионный, ведь глаза у пациента открыты, слух продолжает функционировать, так что и мозг, возможно, продолжает накапливать и обрабатывать информацию о том, что происходит вокруг. И потом, из-за недостатка кислорода пациент банально теряет ориентацию, и ему кажется, будто он парит под потолком.

Джербер догадался:

– Те листочки можно разглядеть только с высоты. И если один из таких пациентов сможет потом сказать, что там изображено, значит… – Он прервался, изумленный простотой метода, и затем жадно спросил: – Сколько раз это случалось?

– Ни единожды, – разочаровал его Эллери. – Теперь скажите, что я могу сделать для вас, доктор Джербер?

Хоть и огорченный, психолог посвятил Эллери во все, что происходило с Эвой.

Начал с клинической картины: описал агорафобию, выразил опасение, что вынужденная изоляция могла породить раздвоение личности. Перечислил все симптомы, которые, на его взгляд, могли указывать на детскую шизофрению. Только изложив все это, приступил к рассказу, прозвучавшему во время двух сеансов гипноза, подчеркивая странные совпадения между историей воображаемого друга и исчезновением Дзено Дзанусси, которое имело место двадцать пять лет назад и осталось нераскрытым.

Джербер решил не опускать самые несообразные и необъяснимые детали, касающиеся его самого: письмо со словом «Аримо»; тот факт, что Эва знала, как он потерял, а потом нашел свою авторучку; тень, которую он разглядел из ямы в заброшенном кемпинге, и, главное, видеозапись, подтверждающую, что девочка сказала правду: не она сбросила с полки шар со снегом.

– Стало быть, вы подозреваете, что этот невидимый мальчик может быть тем, который пропал во времена вашего детства, – заключил нейропсихиатр совершенно невозмутимо. – Это можно понять, – добавил он самым обыденным тоном, сделал глубокую затяжку и задумался, окутанный клубами сизого дыма.

Джербер надеялся, что профессор не принял его за сумасшедшего. Вдруг продолжительное молчание означает только, что Эллери ищет предлог, как бы поделикатнее от него отделаться. Но ученый снова заговорил.

– Существует два ответа и, соответственно, два возможных пути, – сказал он. – Первый касается профессионала, то есть вас, доктор Джербер: «Мы верим в то, во что нам нужно верить…» Согласно такой интерпретации, вы, друг мой, пали жертвой самовнушения, связанного с некоторыми совпадениями событий вашей личной жизни с оставшимися без разгадки событиями прошлого. Как терапевт вы слишком вовлечены и просто обязаны прервать все контакты с пациенткой.

Мы верим в то, во что нам нужно верить, повторил про себя психолог. Очень здравое рассуждение.

– Очень здравое рассуждение, – так и сказал он.

– Прекрасно, можете возвращаться домой, – согласился Эллери, окончательно сбивая его с толку. – Счастлив был вам помочь.

Он уже вставал, чтобы удалиться, но Джербер схватил его за локоть.

– Постойте. Вы сказали, что существует два ответа и два пути… Какой же второй?

На губах профессора появилась лукавая улыбка.

– Признать, что существует два пути и два ответа, не означает принять оба… Это как со смертью: она может быть концом всего или началом чего-то иного, но люди в большинстве своем стараются скорее избегать ее, чем узнать, что она собой представляет.

– Я готов принять иную истину, нет проблем, – заверил его Джербер. – Поэтому расскажите все, что знаете.

Эллери уселся снова и заговорил кротким, увещевающим тоном, словно старый отец:

– Второй ответ состоит в том, что вы переживаете единственный и неповторимый опыт, который заслуживает глубокого и пристального изучения.

– Вы так говорите потому, что занимаетесь этим каждый день? Глубоко изучаете то, о чем другие не желают знать?

– Мне неведомо, доктор Джербер, есть ли у нас душа. И я не охотник за привидениями, хотя такое определение мне бы очень понравилось, – развеселился он. – Но я убежден, что есть нечто неизведанное в существовании человека и на людей возложен тяжкий долг это обнаружить. Животные, к примеру, не ощущают такой потребности. Вы никогда не задавались вопросом почему?

– Может быть, это последствие эволюции, – простодушно предположил психолог.

– Или только людям дано нечто большее, – подхватил нейропсихиатр. – Подумайте хорошенько: что бы делал какой-нибудь зверь в потустороннем мире? Попросту продолжал бы делать то же, что и на земле. А для человека это означало бы высший уровень познания, возможность совершенствования или искупления.

– Любой желает следующей жизни, чтобы исправить ошибки предыдущей, – согласился гипнотизер.

Глаза Эллери загорелись так, будто он таил в себе бесценный секрет.

– Я убежден, что каждый из нас уже знает, что случится потом, доктор Джербер. Ведь каждый из нас уже побывал там.

– Что вы хотите сказать? Объясните подробнее, пожалуйста.

– Чтобы найти ответы относительно смерти, нам, возможно, следует вернуться к началу жизни…

Джербер по-прежнему не понимал:

– Что вы имеете в виду?

– У вас есть дети, доктор?

– Сын, – сообщил тот. – Его зовут Марко.

– Мы всегда думаем, что новорожденные или младенцы ничего не знают о мире и должны постигать все с начала, поэтому мы их обучаем и наблюдаем за их развитием… Но вы никогда не замечали, что маленькие дети