Они не убили мальчика, сказал себе Джербер.

Придя к такому выводу, он снова поддался искушению поверить в реальность истории Эвы. Попытался урезонить себя, но все-таки сокрушался, что не пожелал дослушать до конца, отложив финал рассказа до следующего сеанса.

Трудно было определить, как давно вырыли яму. Может, стоит посмотреть, какого цвета земля, составляющая холмик: если копали недавно, она наверняка более темная.

Значит, нужно вылезти отсюда, а это не так легко. Есть ли точки опоры, чтобы вскарабкаться наверх, различить невозможно: при падении фонарик выскользнул у него из рук и покатился по земле.

Луч света пересекал яму сверху, по диагонали. Хвала небесам, фонарик еще работал.

Шаря в темноте, Джербер нащупал корни, выступающие из стенки с одной стороны. Здоровой рукой уцепился за тот, что казался крепче. Подергал его: не хотелось бы сверзиться обратно. Стал подниматься, надеясь, что ботинки не подведут; до сих пор ему везло, но не стоит искушать судьбу. Разыгралось воображение – он снова сломает ногу, воплей никто не услышит, и его ждет мучительная смерть. Но, отогнав видение, Джербер подтянулся и высунул голову из ямы.

В луче фонаря стремительно промелькнула какая-то тень.

Пьетро Джербер замер. Может, это кабан или какой-то другой зверь, но ни шороха, ни шелеста не было слышно в траве. Поспешно, бездумно, как всякий напуганный человек, он стал выбираться из ямы. Оперся обеими руками о край, вцепился в землю всеми пальцами, включая сломанный. О боли не думал. Подтянулся на локтях и перекатился на твердую землю. Быстро огляделся вокруг. Не заметил ничего необычного: ни зверя, ни другого живого существа. Неистовое желание поскорей уйти завладело им и определяло все его действия. Прихрамывая, он побежал к воротам. Перелезая через решетку, разбил колено.

Наконец сел в «дефендер» и завел мотор.

Фары снова высветили въезд в кемпинг и вывеску, на которой не хватало буквы «Е», а буква «Г» была перевернута. Джербер вспотел и тяжело дышал. Он взглянул на свое отражение в зеркале заднего вида: корка земли на лице – маска, и на ней прорезями вытаращенные глаза и разинутый рот.

Нужно было дать задний ход и поскорее уехать, но что-то принуждало его оставаться на месте.

Джербер сунул руку в карман изгвазданного плаща и вытащил карту памяти, которая изначально была вставлена в шар со снегом, подаренный Эве. Подержал ее немного на дрожащей ладони. Потом положил обратно в карман и поспешно тронулся в путь.

Настала пора просмотреть эту проклятую запись.

16

Дома было темно и холодно.

Он так вымотался, что, войдя в квартиру, не стал зажигать свет, даже не снял плащ, перепачканный в грязи. В потемках направился в кухню, шаркая подошвами «Кларксов» и оставляя за собой комья земли. Открыл холодильник, вынул бутылку воды, свинтил крышечку и выпил залпом все, до последней капли, чтобы очистить горло от пыли. Затем взял вторую бутылку, сделал еще пару глотков, но на этот раз закрыл дверцу холодильника и унес воду с собой в гостиную.

В ящике лежал рулон упаковочного скотча. Джербер зубами оторвал изрядный кусок и плотно замотал пальцы левой руки, чтобы зафиксировать безымянный, по всей вероятности сломанный.

Потом взял ноутбук с обеденного стола, сунул под мышку и направился к дивану. Рухнул туда. В темноте пристроил ноутбук на коленях, поднял крышку, включил. Вынул из кармана плаща карту памяти и вставил в разъем. В ожидании, пока она загрузится, еще раз глотнул воды из бутылки, глаз не сводя с монитора.

Вскоре пошла видеозапись из комнатки Эвы.

Длилась она всего несколько часов и прервалась, когда шар со снегом разбился вдребезги, но Джербер решил проиграть все с самого начала, с первого сеанса гипноза. Просмотреть его с той точки, где стояла скрытая камера. Он проделывал это и с сеансами, которые проводил у себя в кабинете, поскольку объектив иногда схватывал детали, от доктора ускользнувшие, а звукозапись подчеркивала оттенки слов, какие употреблял пациент, пребывая в трансе. На сей раз он не обнаружил никаких новых подробностей, все было так, как он сам видел и слышал, и рассказ воображаемого мальчика был точно таким, как он запомнил.

Но его больше интересовала следующая часть, та, где его самого уже не было, а Эва оставалась одна в своей комнатке, в окружении назойливых обоев, усеянных маргаритками.

После его визита девочка принялась играть с куклой как ни в чем не бывало. Солнце село, но она не стала включать в комнате свет. Это сделала Майя, когда вошла с подносом, неся ужин, приготовленный синьорой Ваннини. Поставила поднос на письменный стол, подле компьютера с наклеенными единорогами. Потом села рядом с Эвой, составляя ей компанию, пока девочка ела тот самый зубчатый пирог, которым чуть позже Джербер с Майей лакомились под луной.

За все это время девочка ни разу не обратилась к воображаемому другу. Красноречивая деталь. Зато она без конца говорила о Джербере, описывала то немногое, что помнила из первого сеанса гипноза: все было точно так, как впоследствии рассказала Майя.

После ужина обе вышли из кадра, и психолог решил, что Эва удалилась в ванную, почистить зубы и приготовиться ко сну. Когда они вернулись, на девочке была пижама.

Пока все это происходило, он сидел внизу, на кухне, вспомнил Пьетро.

На мониторе Майя и Эва вместе легли на кровать под балдахином, при свете ночника. Девочка положила голову Майе на грудь, та гладила ее золотистые волосы, а в другой руке держала книгу. Эва слушала сказку о принцессах и драконах. Она была возбуждена и уснула не сразу. Наконец глаза у нее закрылись, Майя это заметила и перестала читать. Отложила книгу, опустила голову девочки на подушку, разомкнула объятия и соскользнула с кровати. Перед тем как спуститься к доктору, чтобы поужинать вместе, поправила одеяло и погасила свет. Потом вышла, прикрыв за собой дверь.

Комнату заливал лунный свет, просачивающийся сквозь ставни.

Эва спала все в том же положении, изредка двигая головой на подушке. Видео длилось уже два часа. Джербер решил перемотать запись до того места, когда Эва проснется, подойдет к полке с плюшевыми зверушками и сбросит на пол стеклянный шар, который доктор ей подарил.

Майя упомянула три часа ночи.

Момент приближался, и тревога гипнотизера росла. Эва не стала обвинять воображаемого дружка, твердил он себе. Ведь именно этого все от нее ожидали. Зато, изображая неведение, она рассчитывала, что ее истории покажутся более вероятными.