— Дело не только в этом, Светонька. Тут даже вопрос внешности, образа… Сегодня вы выглядите хорошо, признаю, я даже не ожидала от вас такого. Но как вы выглядите обычно? В каких-то лохмотьях, ненакрашенная… Юра себе никогда такого не позволяет.

— Не позволяет явиться без косметики?

— И вот опять вы язвите. Нехорошо.

— Сегодня я показала, что могу выглядеть по-разному, — настаивала Лана. — Раньше просто не было смысла так выряжаться.

— Разве это правильное мышление, дорогая? Женщина всегда должна быть прекрасной! Особенно если она работает в бизнесе, связанном с красотой. Что же до Юры, он умеет подать себя правильно и правильно же держаться в кадре. У него есть опыт. А какой опыт есть у вас?

Вопрос был вроде как невинный и вроде как предсказуемый, однако Ирина дополнила его таким многозначительным взглядом, что Лана почувствовала, как злость в ее душе закипает, оборачиваясь яростью. Она не представляла, каким чудом ей хватило сил, чтобы спокойно ответить:

— Мои проблемы давно в прошлом.

— Разве? Я вот где-то читала, и не раз, что женский алкоголизм неизлечим. Это болезнь, милая, она от вас не зависит — и я вас не виню ни в коем случае! Но компания не может рисковать, подстраиваясь под ваш возможный рецидив. Да и потом, ювелирный дом «Вирелли» воздерживается от продвижения каких-либо взглядов, которые могут быть оскорбительны для других людей.

Вот этой фразой Ирина застала ее врасплох. Лана даже не поняла сначала, о чем речь — при всех ее грехах, попыток оскорбить кого-то или пропагандировать спорные идеи на ее счету не было. Но потом она проследила за взглядом начальницы и обнаружила, что та смотрит на татуировку, темневшую на запястье Ланы — строгий черный крест.

— Да и татуировки на сотрудниках мы не поддерживаем, — добавила Ирина.

— У Охримовского полно татух! — не выдержала Лана. — Он же полуголый недавно для журнала снимался, да он вообще не человек, а мультик!

— Это тоже не слишком приятно, но у мужчин все-таки немножко по-другому, к ним другое отношение.

— Да уж, а это сейчас пошли не разговоры, оскорбляющие кого-то!

— Я же веду их не в прямом эфире. Светонька, ну в самом деле — и картинка, и откровенное продвижение религиозных убеждений…

— Это не продвижение религиозных убеждений. Это татуировка в память о моем сыне, и вы прекрасно это знаете.

— Я-то знаю, я вам очень сочувствую, но мы же не можем объяснить такие тонкости каждому! Ну да к чему время терять? Я вам просто по-человечески объясняю, почему решили так, а не иначе. Само решение уже принято, ничего не изменится.

— Неужели? А если я вообще запрещу использовать мои работы на этом конкурсе?

Это было предположение, которое еще утром показалось бы Лане самоубийственным. Но сейчас такая ставка представлялась не самой безумной. Работы уже официально заявили, показали на сайте, продемонстрировали партнерам. Эти работы есть — украшения изготовлены! Дом «Вирелли» никак не сможет объяснить, почему они вдруг испарились, не потеряв лицо.

Конечно, после такого Лану наверняка уволят. Вот только это будет уже совсем другое «после» — с международной рекламной кампанией за плечами.

Это заявление должно было разозлить Ирину или хотя бы смутить. Однако начальница не прекратила улыбаться.

— А у вас не получится, — с показной заботой сообщила Ирина. — Вы свой контракт вообще читали, дорогая моя? Права на все, что вы создаете в этих стенах, автоматически переходят к «Вирелли».

— Но с обязательным указанием имени!

— Оно и будет указано — в документах. Рекламу вам никто не обещал. Светонька, милая, я вам многое прощаю в этом разговоре, потому что мне самой несколько неловко за такую неожиданную смену курса. Но вы поймите: мое терпение не резиновое. Давайте поскорее минуем эту неприятную ситуацию и двинемся дальше, прошу вас.

Лане казалось, что мир вокруг нее рушится. Кабинет оставался неизменным — но он же как будто осыпался, растворялся, грозя в любой момент швырнуть Лану в темноту. Слишком сильным было ее недавнее счастье, слишком плотно эта победа переплелась с ее планами на будущее. А теперь вот оказалось, что никакой победы не было…

Неудача болезненна сама по себе. Но обманутые мечты ранят куда сильнее, иногда — смертельно.

— Я так не могу… — прошептала Лана. — Я не могу притворяться, что ничего не было, и двигаться дальше. Я сегодня же напишу заявление на увольнение.

— Светонька, ну что за детский сад? Вы думаете, шантаж вам поможет?

— Это не шантаж. Я уже поняла, что вы готовы насадить на черенок Охримовского и тащить его вперед, как хоругвь. Но я не буду делать вид, что согласна с этим. Работы, которые отобрали для конкурса, ваши, а новые я создавать не буду.

— Не рубите с плеча, подумайте хорошенько! Куда вы пойдете? С вашей… историей.

— Я еще не знаю. Но здесь я не останусь… я здесь дышать не могу.

Ирина по-прежнему лишь посмеивалась над ней. Она не верила — да и понятно, почему. Контракты в «Вирелли» были составлены умно и жестко, Лана прекрасно знала, что такое быстрое увольнение навредит ей. Возможно, даже разрушит всю карьеру, станет ударом, после которого она уже не оправится.

Но понимала она и то, что оставаться здесь не лучше — если не хуже. Ей каждый день придется видеть общий праздник, яркую рекламную кампанию, довольную физиономию Охримовского…

Нет.

Хватит.

Лана понимала, что будет трудно. Еще утром она двигалась к счастью — а теперь готовилась прыгнуть в пропасть. Ну и пускай. Она уже много лет заботилась только о себе и подвести могла только себя.

Кто вообще заметит, если она вдруг исчезнет?

* * *

— Значит, она ушла? — задумчиво поинтересовался Юрий. — Нехорошо получилось.

Ирина не спешила отвечать, она просто наблюдала за ним. Он стоял сейчас у окна, глядя не на свою собеседницу, а на укутанный в весенние сумерки город. Последний свет дня очерчивал фигуру мужчины, делая ее слишком четкой, строгой, как будто двухмерной.

Фигура, надо признать, была отличной, получше, чем у иных моделей, которых в «Вирелли» нанимали для показов. Вот так должен выглядеть человек, представляющий ювелирный дом! Ну а девица… Не тот уровень. Стандартная симпатичная мордашка, которой обязательно требуется помощь визажиста, чтобы она стала достойна оказанной ей чести.

Да и потом, если внешность можно исправить, то манеры — нет. Поздно уже. Выходка Егоровой с увольнением лишь доказывала это. Она ведь действительно настояла на своем: прямо из кабинета Ирины рванула в отдел кадров. Накропала заявление,