Наследник пересел к изголовью, попутно заслонив собою изломанные крылья сестры от чужого взгляда. Драгонарий подошел почти вплотную к спасительнице, и опустился на колено. Чуть секунду погодя его жесту последовала вся остальная свита — даже нага не поместившаяся в палатке и присутствовавшая тут только головою, и та склонилась в поклоне.

Принцесса, пред которой и более важные и нарядные мужчины большую часть жизни ползали на брюхе, почему-то оказалось смущена столь скромным знаком внимания.

— Я пришел принести благодарность отважному сердцу моей юной спасительницы, решившейся лететь в самый ад, ради спасения моей недостойной жизни, — торжественно начал Тардеш, и девушка, конечно, была польщена (особенно в той части, где говорилось про сердце — для неё это было знаком, что он по-прежнему разделяет её, нет, их общее чувство!). Но почему он говорит так, будто оправдывается перед остальными за этот визит? Уж для неё, он мог бы найти слова нежней и проще…

— Нет цены, которой я могу оплатить твой подвиг, отважная девочка, — продолжал тем временем Тардеш, — но прежде, чем ты скажешь хоть слово, разреши наградить тебя по обычаям моей родины!

Все замерли — даже свита, похоже, не ожидала этих слов предводителя.

— У нас, на Амале, принято, как только юноша или достойная девушка пройдут обряд взросления, по первому их подвигу давать им третье имя — прозвище, отражающее их истинные заслуги или позор…

Все внимательно слушали.

— Это неправда, — продолжал полководец после короткой паузы: — Что я был полностью без сознания, когда ты спасала меня. У меня были проблески — я помню, как с неба спустилась прекраснейшая из звёзд, и обожгла моё сердце — своим прикосновением… Так позвольте, отныне и навсегда, принцесса Явара, наречь вас именем «Метеа» — «падающая звезда»!

Теперь, наречённая ещё одним именем девушка не сразу поняла, какой ещё смысл может таиться в этой церемонии — а когда поняла, — чуть не обиделась. Ведь, так получается, что дающий имя становится чем-то вроде отца — ещё одна стена между ними!

Похоже, он не так понял её мимику:

— Что же попросит в обмен на мою жизнь сама спасительница?

Ну вот, теперь она будет выглядеть неблагодарной жадиной! Она проглотила готовые появиться слёзы досады и обратилась вместо призрака — к Мамору:

— Господин старший брат, не разрешите ли вы обратиться господину драгонарию?

Тот даже засмеялся такой непривычной для сестрёнки вежливости, однако не показал этого на лице, и церемонно ответствовал:

— Да, разумеется, младшая сестра.

— Тардеш-сама, мой брат-наследник престола, присутствующий здесь, подтвердит, что война с детства была моим любимым увлечением. Я мечтала быть, как древние императрицы, сами водившие войска в бой, возглавлять армии и сражаться с врагами. Поэтому-то я и последовала за вами — вы ведь понимаете, тейтоку-доно, что это значит — исполнить детскую мечту⁈.. — она выждала паузу, оглядывая бесстрастные лица призраков, и ещё более каменное — брата, и продолжила:

— Поэтому, драгонарий-доно, разрешите остаться в вашем войске! Я сильный воин, и неплохой командир, и буду не лишней в последующих битвах!

Она вложила всю силу, какая накопилась в её глупом сердце за время разлуки в умоляющий взгляд, так, что за спиной Тардеша аж зашушукались. Он улыбнулся — пусть лицо его невидимо, но она это почувствовала! — и вдруг сказал:

— Друзья мои, господин маршал, не оставите ли нас наедине с этой отважной девой⁈

С принцессой он говорил на санскрите — для вновь попавшей в плен наивных мечтаний девушки это было ещё одним доказательством ответного чувства — «Надо же, помнит!», но последнюю просьбу произнёс на своем языке. Все послушались, только Мамору потребовался ещё один, убедительный, взгляд от драгонария, и тычок локтём в бок от сестрёнки, чтобы он счёл за лучшее принять решение покинуть палатку.

Кадомацу, стоило только всем уйти, сразу заулыбалась, поправила волосы и села поудобнее — насколько позволяли натянутые на жесткую проволоку крылья, и рулевыми подняла и скинула с себя одеяло — под ним оказалось бледно-зелёное кимоно, расшитое сосновыми ветками.

Тардеш встал из неудобной позы, подвинул ногой к кровати маленький пуфик, и сел на него. Складка плаща упала на кровать и затлела, коснувшись одежд демонессы. Она протянула руку, и осторожно, одними коготками убрала её подальше.

— Вот… — прокомментировала новоименованная своё действие.

— Противопожарные мероприятия, — дал точное определение действию её именователь.

— Хрупкие вы, очень, драгонарий-доно… И вы и ваш мир. Не успеешь вглядеться, полюбить — как вы стремитесь вспыхнуть и исчезнуть. А я не хочу, чтобы вы исчезали…

Они хорошо помолчали.

— Скажите, вы действительно считаете меня извергом, госпожа ведьма⁈ Понимаете, я как честный мужчина, не могу оставить вас, мою спасительницу, в этой опасной и трудной кампании… — а-а-а, так вот чьи слова повторял Мамору! А она-то думала, что отцовские…

— Вы же непобедимы, Тардеш-тейтоку, зачем вы меня пугаете! — попыталась скрыть свою обиду девушка, но это плохо у неё получилось.

— Отнюдь. Вы сами были свидетельницей моего поражения, госпожа ведьма. И если бы не ваша отвага… Не только меня, многих других не было бы в живых…

— Ну вот, а вы говорите, что меня вам не надо… — с первой фразы их разговора она сидела, отвернув лицо, не глядя на Тардеша: — А вдруг⁈..

— Ну, знаете, госпожа ведьма…

— Не называйте меня на «вы» и «госпожой ведьмой»! Вы же дали мне новое имя… — она посмотрела ему в глазницы. Но как определить, отвечает ли призрак тебе взглядом на взгляд, или виновато опустил глаза?

— Да… Метеа… — непривычное имя было подобно кусочку гравия среди окатанных голышей на дне быстрой реки: — О тебе же самой беспокоятся дома… Мать, отец… Наверное, и жених…

Воспоминания о женихе буквально взорвали маленькую дьяволицу:

— О боги, Тардеш-сама, неужели вам надо нап… рассказывать, зачем я бежала из дома в ваше войско! Да за вами, мой господин, и нет, и не будет для меня других мужчин, кроме вас после той встречи на лестнице! Нет другой печали, как об вас, мой господин, моя любовь, моё сновидение… — Метеа говорила это ровным голосом, но такая сила отчаянья жила в нём…

Тардеш вскочил, застигнутый врасплох такой силой чувства. Потом пришел в себя и нашел что сказать:

— Вы спасли мне жизнь, а теперь дарите и сердце, пытаясь бунтовать не только против