В бане было сумрачно. Свет едва пробивался через пыльное стекло крохотного оконца. Электричества здесь никогда не водилось. На полке стояла керосиновая лампа, но Маргарита её зажигать не стала. В полутьме она вымыла пол, вытерла тазы, принесла в предбанник сухих дров, а потом села на лавочку, прикрыла глаза и долго вспоминала покойного мужа Лёшу, который эту баню строил. Поплакала чуть, пожалела, что на кладбище теперь никак не дойти, могилку не поправить, не обкосить, оградку не покрасить. Да и есть ли оно сейчас — это кладбище…

Из бани бабушка Маргарита направилась к Колтыриным — у тех опять собрание было: семь человек пили под яблоней чай с ватрушкой. Колтырины держали много скотины. Были у них две козы Машка и Зинка, бодучая корова Веснушка, безымянные овцы с бараном, туча курей, хряк со свиньёй, гуси, утки, три индюшки с индюком, да кролики, то мрущие, то плодящиеся — их потому и не считали никогда. Правление Колтыриным, конечно, помогало — сено подвозило, солому, корм какой-то странный выдавало — сухие серые шарики без запаха и вкуса — замочишь кипятком три горсти, получишь ведро нажористого пойла. Без этой помощи такое хозяйство всей деревней пришлось бы содержать!

Понятное дело, что городские к Колтыриным ездили часто. Земли-то много, сад большой, огород, и скотины целый зоопарк — есть, что поглядеть.

— Бог в помощь! — Бабушка Маргарита чуть поклонилась; не дожидаясь приглашения, села на краешек скамьи, взяла предложенную чашку, сама отломила уголок ватрушки.

— Готова ли ко встрече внука? — негромко спросил у неё Максим Колтырин.

— Всё как договаривались, — так же тихо ответила Божий Одуванчик.

— А не жалко тебе его? — спросила Елена Колтырина. — Чай, родной.

Бабушка Маргарита прыснула в кулак. Остальные тоже заулыбались. Только Федя Демидов остался мрачный. Он колюче глянул на соседей из-под седых бровей, покачал головой, пробормотал:

— Чему радуетесь? Может, выживет он ещё. Колодец, да баня… Надёжно ли?.. Нет бы по-моему сделали — ветлой бы придавили, и дело с концом.

— Да, ветлу надо пилить, — согласился Максим Колтырин. — Ну да она и до следующего раза подождёт, никуда не денется. А внуков у Маргариты — конца-краю не видно…

Внука звали Борей.

Бабушка Маргарита узнала его сразу — в автобусе он один такой был. Боря буквально прилип к окошку, было заметно, что ему тут всё интересно, всё в новинку — наверное, издалека приехал. Она помахала ему, он ответил тем же и заторопился к выходу, хотя автобус только-только подкатил к остановке и даже дверь ещё не открыл.

Внук первым спрыгнул в дорожную пыль, закинул рюкзачок на плечо, побежал к бабушке. За его спиной из автобуса осторожно выбирались дачники, выгружали здоровенные баулы, заблокировав дверь. Им, ласково поругиваясь, помогал пасечник Коростылёв — он торопился обнять школьную подругу; она уже кричала ему что-то радостное, норовя переступить через чужой багаж.

— Как доехал? — спросила бабушка Маргарита у внука.

Тот показал большой палец. Отвлекаться на разговоры ему, похоже, было некогда. Он жадно озирался, набираясь впечатлений — приехал-то всего на два дня. Маргарита с улыбкой следила за внучком: вот он увидел утку, ведущую выводок от пруда; вот услышал крик петуха; вот заметил кривоногую Жучку, бегущую с высунутым языком, — испугался немного.

— Она не кусается, — сказала Маргарита. — Пошли давай. Наглядишься ещё.

От остановки до дома было минут пятнадцать ходу. А они шли почти час. Внучок то и дело останавливался, отвлекаясь на всякую ерунду, — то жука в траве углядит, то ластящуюся кошку погладит, то к ласточкам под крышей взглядом прикипит — по всему видно было, что в деревне он впервые.

В избе он и вовсе застыл на пороге. Бабушка Маргарита трогать его не стала, прошла на кухоньку, затопила печь по-летнему — пучком хвороста. Углей хватило на два десятка блинов. Она складывала их стопкой, прислушивалась: как там внучок? Аккурат к трапезе он освоился, прошёл в комнату, посидел на скрипучем диване, слушая, как бьются мухи в стекло, потом перебрался на стул к окошку, кончиком пальца собрал капельки с «ваньки-мокрого», попробовал их на вкус.

— Проголодался, чай, — сказала бабушка Маргарита, расстилая салфетку поверх скатерти.

Она принесла блины, сметану в миске, масло в кружке и мёд в блюдце. Спустилась в подпол, вернулась, держа в руке крынку. Быстро сняла вершок на сметану, налила молока в стакан.

— Запивай.

Внучок Боря уплетал блины так, что за ушами трещало. Бабушка Маргарита села против него, включила тихонько радио, из комода вынула фотоальбом, положила его на стол, развернула, подвинула к внуку. Взялась рассказывать:

— Это твой дед. Он конюх был, а я в колхозе на птицефабрике работала. Пять детей у нас было: Гена, Юра, Марина, Вася и Таня. Марина маленькой умерла — жизнь тогда была такая. А Васю в двадцать лет бык забодал.

Она тихо заплакала. Внук перестал есть, посмотрел на неё с интересом — как на жука или на ласточек.

Она вытерла слёзы, покашляла, стала дальше листать альбом:

— Вот мы в Москве на выставке. А это корова наша, Зорька. Видишь, дою я её. Дед тогда фотоаппарат в спортлото выиграл, вот, баловался, снимал всё. В рундуке до сих пор его красный фонарь лежит. А остальное внуки давно разобрали. Ты-то что хочешь на память взять? Какой сувенир? Решил уже?

— Нет, — Боря покачал головой.

— Ну да ладно, потом надумаешь. — Она махнула рукой и встала, чтобы собрать посуду.

— А что мне делать можно? — спросил внук, тоже поднявшись.

Она пожала плечами:

— Погуляй пока. Потом поможешь. Делов на сегодня немного: яйца у кур соберём, малину на варенье пощиплем. А завтра за водой сходишь, баньку затопим.

— А потом? — спросил он.

— А потом видно будет, — ответила она и улыбнулась.