Столь пылкий любитель осязаемой реальности должен был разбудить идеалистический ореол, который окружал Фихте в Йене и остался за ним, когда он уехал в Берлин. В «Первом наброске системы натурфилософии» (1799) и в «Системе трансцендентального идеализма» (1800) Шеллинг определил главную проблему философии как очевидный тупик между материей и разумом; кажется невозможным думать, что одно порождает другое; и он заключил (еще раз возвращаясь к Спинозе), что лучший выход из этой дилеммы — думать о разуме и материи как о двух атрибутах одной сложной, но единой реальности. «Абсолютно вся философия, основанная только на чистом разуме, есть или станет спинозизмом». Но эта философия, считал Шеллинг, настолько жестко логична, что лишена жизненной силы. «Динамическая концепция природы должна обязательно привести к одному существенному изменению во взглядах спинозизма….. В своей жесткости спинозизм можно считать, подобно статуе Пигмалиона, нуждающейся в наделении душой».25*

Чтобы сделать этот дуалистический монизм более понятным, Шеллинг предложил рассматривать силу или энергию как внутреннюю сущность как материи, так и разума. Ни в том, ни в другом случае мы не знаем, что это за сила, но поскольку мы видим, что в природе она принимает все более тонкие формы — от тайны сообщающихся движений, притяжения или отталкивания частиц, чувствительности растений или ощупывающих псевдоподий амебы до быстрого ума шимпанзе и сознательного разума человека, — мы можем заключить, что основная реальность, единый вездесущий Бог, — это не материя и не разум сами по себе, а их соединение в одной невероятной панораме форм и сил. Шеллинг писал не только философию, но и поэзию, и Вордсворт с Кольриджем нашли в нем единомышленника, пытающегося построить новую веру для душ, одолеваемых наукой и жаждущих Бога.

В 1803 году он покинул Йену, чтобы преподавать в недавно открытом Вюрцбургском университете. Он продолжал писать философские трактаты, но им не хватало энергичности его «Натурфилософии». В 1809 году умерла его стимулирующая жена Каролина, которая, казалось, забрала с собой половину его жизненной силы. Он женился снова (1812), писал бессвязно, но после 1809 года ничего не опубликовал. Кроме того, к тому времени Гегель стал неоспоримым Наполеоном философии.

В последние годы жизни Шеллинг находил утешение в мистицизме и трансцендентальных объяснениях очевидных противоречий между любящим Богом и природой, «красной от зубов и когтей», а также между детерминизмом науки и свободой воли, необходимой для моральной ответственности. Он взял у Якоба Бёме (1575–1624) идею о том, что сам Бог — это поле битвы между добром и злом, поэтому природа колеблется между борьбой за порядок и расслаблением в хаосе; и в человеке тоже есть нечто в принципе иррациональное.26 В конце концов (обещал Шеллинг своим читателям) все зло будет побеждено, и Божественная мудрость сумеет превратить в добро даже глупости и преступления человечества.27

Теперь ему пришлось долго наблюдать, как Гегель собирает все короны философии, а затем пережить его на двадцать три года, пока «молодые гегельянцы» делили диалектические останки своего учителя между коммунизмом и реакцией. В 1841 году король Фридрих Вильгельм IV пригласил Шеллинга на кафедру философии в Берлинском университете, надеясь, что его консерватизм остановит прилив радикалов. Но Шеллинг не смог удержать аудиторию, и в результате стремительного развития событий от философии к революции он остался в затруднительном положении.

Уже тогда Вордсворт воплотил пантеистический витализм Шеллинга в величественных стихах,28 а Кольридж приписывал ему, за некоторыми исключениями, «завершение и самые важные победы [кантовской] революции в философии».29 А спустя полвека после смерти Шеллинга Анри Бергсон, регенератор витализма, назвал Шеллинга «одним из величайших философов всех времен» 30.30 Гегель мог бы возразить.

III. ГЕГЕЛЬ: 1770–183 I

Читая Канта, писал Шопенгауэр в 1816 году, «публика была вынуждена убедиться, что неясное не всегда лишено значения». Фихте и Шеллинг, по его мнению, неправомерно воспользовались успехом Канта в области неясности. Но (Шопенгауэр продолжает) вершина абсурда в подаче чистой бессмыслицы, в соединении бессмысленных и экстравагантных словесных масс, подобных тем, что раньше были известны только в сумасшедших домах, была наконец достигнута Гегелем и стала инструментом самой прекрасной мистификации, которая когда-либо имела место, с результатом, который покажется потомкам сказочным и останется как памятник немецкой глупости.31

Георг Вильгельм Фридрих Гегель был жив и процветал, когда был опубликован этот дирг (1818); он прожил еще тринадцать лет. Он происходил из штутгартской семьи среднего класса, пропитанной мистицизмом и благочестием. Семейное имущество было заложено, чтобы отправить Георга изучать теологию в Тюбингенскую семинарию (1788–93). Там же учился поэт Гёльдерлин, а в 1790 году туда приехал Шеллинг; вместе они сожалели о невежестве своих учителей и аплодировали победам революционной Франции. Гегель питал особую любовь к греческой драме, а его восхваление греческого патриотизма предвосхитило его собственную окончательную политическую философию:

Для грека идея его родины, государства, была той невидимой, высшей реальностью, ради которой он трудился… В сравнении с этой идеей его собственная индивидуальность была ничем; он стремился именно к ее выносливости, к ее продолжению жизни. Желать или молиться о постоянстве или вечной жизни для себя как индивидуума ему не приходило в голову.32

Окончив семинарию со степенью по теологии, Гегель разочаровал своих родителей, отказавшись принять сан. Он содержал себя за счет репетиторства в Берне, в доме патриция с обширной библиотекой; там, а затем и во Франкфурте он читал Фукидида, Макиавелли, Гоббса, Спинозу, Лейбница, Монтескье, Локка, Вольтера, Юма, Канта, Фихте; как могла его слабеющая христианская вера противостоять такой фаланге сомневающихся? Естественное бунтарство энергичного юноши упивалось языческим праздником.

В 1796 году он написал «Жизнь Иисуса» (Das Leben Jesu), которая оставалась неопубликованной до 1905 года. Отчасти это было предвосхищение книги Das Leben Jesu (1835), с которой Давид Штраус, последователь Гегеля, начал полномасштабную атаку на евангельскую историю Христа. Гегель описал Иисуса как сына Иосифа и Марии; он отверг приписываемые Христу чудеса или объяснил их естественным образом; он представил Христа как защитника индивидуальной совести против священнических правил; он закончил тем, что похоронил распятого мятежника и ничего не сказал о воскресении.