имя. Да, был медведем.

— Ты сказал — забрал душу? У Вити? — Я должна была испугаться, но не боялась.

— Забрал. Да. Он оскорбил медведя.

Я не засмеялась, хотя слова его должны были показаться мне ужасно смешными. Я ждала: на краю сознания крутилась подсказка к нелепой, казалось бы, головоломке. Что-то было в нашей семье связано с медведем! И в следующий миг вспомнила инцидент в деревне Васьково, о котором знала по рассказам мужа и дяди Васи. Так что информация у меня была только от одной стороны — пострадавшей, однако пострадавшей стороной был вовсе не медведь. Наоборот, пострадавшая сторона утверждала, что медведь напал без причины.

— Тебя ввели в заблуждение, — вежливо сказала я. — Виктор даже не охотник, он защищал свою жизнь. И медведю при этом почти никакого урона не нанесли. Осы больней жалят, чем эти дробинки из дяди-Васиного ружья.

— Телесного урону не причинили, но обидеть — обидели. По­этому у твоего мужа я забрал душу, а не жизнь.

— Знаешь, уважаемый Айу, за несколько съеденных ягод малины нормальные медведи не убивают человека. Не верю, чтоб был у вас такой закон. У того мишки явно с головой было не в порядке.

— Кто ты такая, чтобы рассуждать о порядке и законах? — вдруг вошел в клинч Айу. Мне показалось, или он вырос в размере? — Какие тебе законы? Где ты их видела? Что вы мне все тыкаете в нос законами, которых в природе не существует? У каждого в голове свой закон, а общих нет.

Ого, думаю, вот это новости. Что ж, значит, всем все дозволено?

— Удобненько получается, — смело возразила я и тоже, чувст­вую, выросла. — Делай что хочешь, никто тебя не смеет осудить. Нигде ведь не записано, что дух или зверь не может забрать душу или жизнь у безоружного, невинного существа, правда? Только для людей такие ограничения введены. Дичь не стреляй, деревья не руби, в заповедниках цветы не рви. Даже клюкву раньше сентября нельзя собирать.

Кажется, его размеры чуть уменьшились. Надо этим воспользоваться.

— Верни Виктору душу, — велела я.

— А ты мне что взамен? Отдавай тогда сына.

Я прямо онемела. Он шутит? Да, наверное, шутит. Духи Алтая любят пошутить.

— У меня нет сына, — решила схитрить я.

— Ага, а то я не вижу. Я же дух, девочка. Не первое столетие живу.

— Не отдам я тебе ни сына, ни мужа. Я тебе другое могу дать. Тоже ценное.

— Что?

— Свой страх.

— Тогда уж самый сильный давай, не мельчи. А то знаю я вас: как жертву приносить, так стараются что-нибудь негодное подсунуть. Чего ты боишься больше всего?

Мне не пришлось долго думать, чтобы вспомнить свой самый сильный страх. Вот он, тут как тут. Целый рой толстых белых бабочек облепил меня, как той ночью в деревне, когда я зажгла фонарик. Я слышала противный стук их крыльев, чувствовала, как они ползают по моему лицу, путаются в волосах, щекочут кожу рук. Страх душил меня по-настоящему.

— Забирай! — крикнула я хрипло. — Забирай скорее!

Бабочки исчезли. Айу был доволен, сыто порыкивал.

— И кошку. Кошку тоже заберу.

— Издеваешься? — Кажется, я была уже больше чем Айу. Больше и злее. — Не отдам!

— Ну хоть на денек дай. Не мне. Пусть Чокондай потешится. Все равно она ее так запросто не отпустит.

— Кто это — Чокондай?

— Соседка моя. Рысь.

— Я ее знаю, — вдруг сказала Ёшка. Она, оказывается, присутствовала при нашей словесной битве и могла разговаривать в моем сне — если это, конечно, сон. — Он говорит про Бестелесную кошку. Она помогла нам найти дом шамана и согреться.

— И ты согласна отдать ей тело?

— Ненадолго, на денек-другой — согласна. Если духам можно верить.

— Если обманет, от меня не уйдет, — храбро сказал Мася.

Он тоже здесь. Все время у меня за спиной были наши коты. Значит ли это, что они видят духов и могут с ними разговаривать напрямую, а я — только во сне?

— Это же сон? — спрашиваю.

— Не то чтобы совсем сон, — сказал мальчик-не-шаман.

Шаман

Полог аила качнулся от ветра. Она поморгала и очухалась. Видно, они там договорились, потому что мужик на коврике зашевелился и зевнул. Потом сел, потер глаза. Хотел что-то сказать, но не получилось. Я дал ему чаю.

— Вот, выпейте.

— Спасибо, — просипел он, залпом осушив кружку. — Где я?

— В гостях. — Я не стал уточнять. — В безопасности.

— Маша, и ты здесь?

— Витюша, как ты себя чувствуешь?

— Как после высокой температуры. Подстыл, наверное, по снегу нагулялся босиком. Гляди-ка, а кошку-то я, значит, все-таки нашел. Ничего не помню.

Хвостатые облепили бородатого, рыжий пинал башкой его руку, гладился сам, а темненькая влезла на колени и обняла лапами за шею. Оба мурлыкали так, что стены тряслись.

— Кто кого нашел — большой вопрос, — пробормотал я себе под нос.

Девица с трудом отлепила взгляд от своего ненаглядного.

— Ты все-таки шаман, — сказала она.

— Не знаю, — скромно пожал я плечами. — Я вообще-то не в курсе, что с вами было. У меня случайно получилось. Вы что, с духом говорили?

— Говорила.

— Что за дух? Олень? Тигр?

— Мишка. Айу.

— Ничего себе, как вы его нежно — мишкой. Говорят, Айу — самый грозный, самый безбашенный из алтайских духов. Неужто я на его территории живу? Во попал.

— Знаешь, с ним можно договориться. Главное — не бояться и спорить.

— Да, торговаться с духами — первое дело. Дед всегда с ними спорил.

— Они вечно завышают требования, — со знанием дела хохотнула девица. — Прямо как цыгане.

Ее разлюбезный Витенька сидел и только глазами на нас хлопал.

— Вы о чем это?

Действительно, он же ничего не знает. Пусть ему жена рассказывает.

— Давайте обедом займемся, — говорю. — Я за водой.

Девица вызвалась чистить картошку, кошки потянулись к выходу, вроде как тоже по делу. Вышли втроем, а с ведром возвращался я один.

Слышу, в моем аиле ссорятся.

Он:

— Не надо было позволять ей! Это может быть опасно!

Она:

— А что, надо было сына нашего отдать?

Че-то я не понял. Вхожу — замолчали. Она на картошке отыгрывается, он по карманам себя хлопает — сигареты ищет.

Я протянул ему пачку:

— Угощайтесь, дядя. Что может быть опасно?

Глава четырнадцатая

Радость Чокондай

Бестелесная кошка

Я сидела у границы: знала, что мимо моих владений они не пройдут, даже если рискнут нарушить договор. Я могу до-о-олго ждать. Я ведь не устаю, не надо мне ни спать, ни есть. Это удобно, если рассуждать здраво. Но здраво не получалось. Желание снова ощутить ногами землю овладело мною целиком.

Однако долго ждать не пришлось. Они шли ко мне сами — честные котики, воспитанные котики, доверчивые котики. Я бегала вдоль тропы, ограничивающей мою территорию, — два шага туда, два сюда, не могла усидеть на месте. Они подошли и встали с другой стороны тропы. Ясно, сперва переговоры.

— Спасибо, что согласилась, — вежливо говорю я смешной кошечке. — Героический поступок.

— Не по своей воле согласилась, — гневно сказала она, в глазах огонь. Осмелела, когда их стало двое.

Но второй-то — вообще анекдот: пушистый, рыжий, белка белкой. Морда плосковатая, как примятая, глаза слишком крупные, из ушей белые завитки торчат. Людям на потеху. Позор.

— Наверное, тебе очень дорог этот человек.

— Это мой человек, — сказала она.

— Я смотрю, при тебе серьезная охрана.

Котобелка уронил хвост, трусовато напрягся, явно мечтая оказаться где-нибудь в другом месте. Ну конечно, он же меня впервые видел. Я умею произвести впечатление, да.

«Кошмар, просто великанша», — панически думал рыжий.

«Не подавай виду, что боишься, — мысленно велела ему кошка. — Следи за хвостом».

Во всем теле рыжего ощущалась внутренняя борьба с хвостом. Хвост поначалу не слушался. Наконец поддался и занял вертикальную позицию.

Хм, интересно, они умеют общаться беззвучно. Вот это новость. Я думала, только