Анна. Он ненавидит нас, он тоже — мы для него хуже чумы.

Эва. Петер?

Анна. Да. Не хотите ли вы все встретиться с ним, обсудить, какой Анна выродок и как бы упрятать ее в психушку?

Маргарета. У него нет никаких оснований плохо к нам относиться. За что он нас не любит?

Анна. Он вас ненавидит.

Маргарета. Не понимаю за что.

Анна (Маргарете). В особенности тебя.

Маргарета. Меня? Петер?

Анна. Да, тебя... Петер.

Эва. Зачем ты спрашиваешь?

Маргарета. Да, конечно... Пусть думает о нас что хочет. Мы живем в демократическом обществе.

Анна. Он просто говорит, что ты самое развратное существо на всем белом свете.

Хенрик. Черт побери, Анна!

Анна. Дорогие мои, я только пересказываю. Петер считает, что она вообще опасна, неуравновешенна, непредсказуема, он против, чтобы Йон оставался здесь дольше, чем часа на два, на три, иначе, мол, мальчика испортят. Что ты на меня уставилась?

Маргарета. Пойду включу телевизор.

Анна. Удивительно свежая мысль. Одобряю.

Маргарета. Спасибо. Больше я слушать не хочу.

Анна. Это все потому, что он находит, будто я стала жутко похожа на тебя... Не знаю, что он имеет в виду.

Маргарета. Не хочу.

Анна. Не знаю, что он имеет в виду, говорю я.

Маргарета. Хенрик, что у тебя там — вода? Просто вода?

Эва. Это кофе.

Анна. Стоит мне высказать что-нибудь, что не вписывается в его представления о мире, неважно что, как он говорит: «Иди к своей мамаше и скажи это ей. Это все твои с ней неразрешенные конфликты, ты никогда не освободишься от нее до конца, потому ты и хочешь, и...» Как это он выразился?

Хенрик. Полагаю, нам это не интересно.

Маргарета. Перевешу зеркало в другое место. Слишком долго оно здесь висит.

Анна. Постой-ка... A-а, вот как: я мол, не хочу притворяться, будто ее нет на свете, и в то же время...

Эва. Ты никогда не была сильна в синтаксисе...

Анна. ...и в то же время не хочу ее потерять.

Маргарета. Вообще, я думаю сменить всю мебель.

Анна. А меня, говорит он, вечно втягивают в ваши с ней неразрешенные конфликты... Вы же знаете, какие они, журналисты, да и вообще мужчины, те, которые бьют женщин, они все теперь так рассуждают и всему находят сомнительные объяснения.

Маргарета. На днях я видела чудесный диван, новое рококо, за тридцать тысяч.

Анна. Они всегда хотят знать, что именно жертва говорит палачу, если в результате палач... и по какой такой причине горит бензин. А про меня спросили бы, почему, к примеру, я до одиннадцати лет любила сидеть на коленях у отца.

Маргарета. А что в этом особенного?

Анна. Бензин — это я.

Маргарета. Все дети сидят на коленях у своих отцов.

Анна. Тогда ты так не считала!

Маргарета. Я всегда... я никогда так не считала!

Эва. Не отвечай.

Анна (Эве). Я знаю, я тебе омерзительна. Ты всегда считала, что я омерзительна.

Эва (спокойно). Омерзительной я тебя не считаю. Но считаю, что ты способна вызывать чудовищное раздражение. Чудовищное.

Анна. Об этом поговорим попозже. Но, сказать по правде, бывают минуты, когда я нахожу, что он... сидят, как два идиота... так вот, я о Петере, что он чудовищно похож на нее. Сначала этакая неслыханная щедрость, задаривает подарками, вообще такой добрый, но стоит сказать словечко поперек — и за все заплатишь немедля и сторицей. Достаточно, чтобы приправа оказалась ему не по вкусу. Вот я и ходила в вечном страхе, вдруг он потеряет самоконтроль. Спасибо Господу Богу, только его рука меня и спасла... в точности как в детстве...

Маргарета. Мы не хотим, чтобы нас впутывали в ваши проблемы. У нас одно утешение — мы всегда старались держаться дружески.

Хенрик. При ваших конфликтах.

Маргарета. Вы могли приезжать в Утё, когда хотели. Верхний этаж был в полном вашем распоряжении.

Хенрик. Вы прожили там почти год. Хотя приехали всего на неделю.

Маргарета. Вообще-то я так радовалась, когда вы приезжали, Йон такой чудный ребенок, и Эва, и Матиас. Почти каждое лето мы вместе праздновали Иванов день, и я была так счастлива. Большего я сделать не могу.

Анна. Знаю. Знаю.

Маргарета. И Хенрик тоже.

Хенрик. Ходить на рыбалку с Йоном...

Эва. Не горюй об этом.

Маргарета. С какой стати мне горевать?

Анна. Я тоже не стану.

Маргарета. Я просто не понимаю, как можно быть такими неблагодарными.

Анна. Это Петер хотел, чтобы мы оставались там так долго. Я-то знаю, каково... Знаю, во что тебе обойдется, если ты примешь что-нибудь от этого дома.

Маргарета. Что ж, пожалуй, и в самом деле хорошо, что вы, кажется, наконец разошлись... Ведь вы разошлись?

Анна (ощипывая комнатное растение, стоящее возле ее стула). Надеюсь, что в самом деле да.

Маргарета. Да... Ради Йона.

Анна. Ради меня самой.

Маргарета. Ради тебя тоже, конечно...

Анна. Надоели мне все мужики. Наймусь в полицию лепить штрафы за парковку, где не положено, и стану лесбиянкой.

Эва. Замечательно.

Маргарета. Сколько лет вы пробыли вместе?

Анна. Нисколько... пятнадцать.

Эва. Так долго!

Анна. Пятнадцать тяжких лет... а теперь еще on top[37] эти свары из-за Йона.

Эва. А я с Матиасом уже семнадцать лет.

Хенрик. Что еще за свары?

Анна. Что за свары?

Маргарета (Эве). Но вы не лезли на рожон... У вас были самые обычные конфликты. Их и сравнить нельзя. Все мы через это прошли. Это как раз и сближает людей.

Эва. Или разводит.

Маргарета. Но это нормально. Совместная жизнь — штука нелегкая. Простых путей тут нет.

Анна. Конечно, нет.

Маргарета. Конечно.

Анна. Они ведут прямиком в ад.

Маргарета. Как раз всякие мелочи, маленькие катастрофы... они-то и сближают. Мелкие ссоры не опасны. Без них браки умирают... просто-напросто умирают. Тут уж и в спальне не захочешь встречаться, хоть изредка. Ведь для этого нужна...

Эва. Что именно?

Маргарета. Нужна... потребность.

Эва. Эротика.

Маргарета. Да. Но в другом смысле.

Анна. Да уж, конечно, не в спальне... Ведь вы наверняка не спали друг с другом последние двадцать лет. Или спали? (Пауза.) Были вы вместе в постели за последние двадцать лет... могли, хотели, способны были или хотя бы хотели? Я просто спрашиваю себя. Как спят с Маргаретой? С какого конца начинают, чуть было не сказала я.

Эва. А ты не хотела бы заткнуться?

Анна. Ты ведь приходил ко мне,